славных, но безыменных героев. От смерти не посторонишься. Страхов много, смерть одна. Я не верю, что человек привыкает к опасностям, к смерти и делается безразличным. Нет, не верю! Новый приказ генерала, как я понял, — это новое и большое испытание: или вы погибнете, выполняя приказ, или вернетесь, овеянные славой... И то, что старик не скрыл от вас всей предстоящей опасности, — хорошо. Генерал, видимо, понимает, что вера и гору с места сдвинет. Оправдайте, ребята, его доверие.
— Спасибо, Мухаметкул, за доброе слово. Спасибо. А теперь расскажите, как жили это время? — перебил его Бозжанов, не сумев скрыть лукавой довольной улыбки и озорного блеска в глазах. — Хочется и о вас узнать, а то минут через пять комбат погонит всех нас отсюда.
— Роты двинулись по назначенному направлению, товарищ комбат, — доложил вошедший Рахимов.
— Придется, Мухаметкул, продолжить разговор в пути, — прервал я беседу, и мы вышли из штаба...
Рекогносцировка
Вот уже два часа мы изучаем высоту «151,0», знакомимся с окружающей местностью, оцениваем ее с точки зрения предстоящего боя. Я и Семен Краев стоим у моста на перекрестке двух дорог.
— Итак, Краев, — говорю я, — надо полагать, что враг пойдет по одной из этих дорог. Ему будет очень удобно воспользоваться густым лесом и подойти вплотную. Но ты не воюй в лесу. Нет никакой надобности, имея восемьдесят человек, играть с противником в прятки. Ты отступи, выйди из леса вот сюда, на прогалину. На открытой местности удобнее встретить врага прицельным огнем.
— Но ведь и ему, товарищ комбат, будет легко, прикрываясь лесом, открыть огонь по нашим людям. Он может использовать условия местности в свою пользу, — заговорил Краев с тревогой.
— Эх ты, голова! — оборвал я его, повысив голос. — Разве я тебе говорю, чтобы ты вышел на опушку и подставил грудь под пули? Как ты не можешь понять мое «встретить»! Надо подождать, пока немцы метров на сто пятьдесят — двести выйдут из леса, и тогда открыть огонь в упор.
— Теперь понял, товарищ комбат! — воскликнул он, еле удерживая улыбку.
— Вот и прекрасно. Враг тоже не дурак, и его нелегко будет заманить в ловушку. Для начала он вышлет разведку... Как ты поступишь с ней? — спросил я неожиданно.
Краев постоял, подумал и вместо ответа спросил:
— И то правда, что же мне с ней делать, товарищ комбат?
— Подпусти разведку как можно ближе к себе и уничтожь ее до последнего, чтобы ни один солдат не вернулся.
— А тех, кто сзади, в лесу?..
— Подожди, выслушай до конца. Едва ли их будет больше батальона. Надо полагать, что основные силы противника на шоссе. Он некоторое время будет обстреливать холм, где вы расположитесь. А ты не отзывайся, лежи молча... Как только немцы окажутся на открытой поляне, подпусти их ближе и бей в упор из пулеметов, винтовок — прими их в огневые объятия... Посмотрите, что выйдет. К чему дальняя перебранка? Чем ближе, тем вернее. В таких случаях выигрывает тот, кто не боится ближнего боя. Итак, надо решиться твердо, без колебаний.
— Пусть будет так, — согласился он.
— Ты еще обдумай все сам, Краев, чтобы не допустить оплошностей.
— Вы правы, товарищ комбат, тут еще подумать надо, — сказал он. — Ничего не пожалеем, отстоим, — и, немного помявшись, спросил: — А какая от вас будет помощь? Что делать, если обстановка осложнится?
— Ты хочешь знать правду? — спросил я его.
— Конечно, товарищ комбат, а как же...
— Не жди с моря погоды. Если связь по телефону не будет нарушена, я смогу помочь...
Но Краев не дал мне высказаться до конца и прервал торопливо:
— Постараемся держать линию связи в исправности.
— В критический момент я поддержу тебя окриком, а может, бранью, — пошутил я.
Краев улыбнулся.
— Другой помощи, товарищ комбат, не будет?
— Другой помощи не будет, Семен. Ничего у меня нет... Наоборот, если положение наших в Матренине и Горюнах ухудшится, то я заберу у тебя человек тридцать-сорок. И об этом помни. Ты все-таки сравнительно в стороне. Здесь будет значительно легче, чем на шоссе.
— Но вы нас не забывайте, товарищ комбат, — попросил Краев, слегка побледнев. — Ваш голос в трудные минуты всегда поддерживал меня, — добавил он менее уверенно.
— Ты что, прощаешься со мной? — прикрикнул я на него.
— Нет, что вы, товарищ комбат, — улыбнулся Краев. — Без вашего приказа мы не отойдем, будем держать эту высоту, — твердо заверил он.
По дороге в деревню Матренино я встретился с командиром первой роты Филимоновым, поговорил с ним и лишь с наступлением темноты добрался до лежащих у шоссе Горюнов.
Когда целый день пробудешь на морозе и войдешь в теплую комнату, щеки и губы начинают до боли гореть, всего тебя одолевает усталость, ты не в силах поднять отяжелевших век, клонит ко сну. Но обстановка требует бодрости, собранности, бдительности. Какой может быть сон, когда на душе неспокойно?!
— Только что прибыла третья рота. Танкову разъяснил, где и как располагаться, — доложил Рахимов, входя в комнату.
Я подробно сообщил ему о положении дел в первой и второй ротах, показав на карте их позиции, затем дал указания, как держать с ними связь, а также по другим вопросам, и вышел с Бозжановым на улицу.
Тишина. Темная ночь. Все вокруг покрыто снегом. Лес погружен в безмолвие. Лента дороги тянется, словно новая тесьма на ткацком станке: прямая, без изгибов. По сторонам дороги темнеют избы. Ни звука. Подошел лейтенант Танков. Втроем обошли деревню дважды. Утомленные бойцы, постелив в окопах солому, лежат, тесно прижавшись друг к другу; некоторые крепко спят. Лишь дежурные стоят на своих постах, пританцовывая от мороза.
— Я разрешил ребятам малость передохнуть, — доложил мне Танков.
— Это хорошо, пусть вздремнут. Вы успели засветло ознакомиться с местностью, продумали, как организовать оборону? — спросил я лейтенанта.
Танков начал подробно докладывать, кто, где и как должен обороняться. Я выслушал его молча. Что я мог увидеть в непроглядной тьме ночи, что мог исправить.
— Хорошо, утром будет видно. Занимайтесь своими делами, — отпустил я Танкова, и мы вернулись в штаб.
Аккуратный Рахимов уже подготовил всю необходимую документацию.
— Для связи со второй ротой, кроме телефона, выделил двух конных и двух пеших связных. А с первой наладить такую связь или же штаб разместится в Матренине? — спросил меня старший адъютант.
— Штаб останется здесь. Хотя Матренино находится в центре нашей обороны, по-моему, в данной обстановке будет вернее расположиться нам здесь.
— Да, аксакал, самое интересное развернется здесь, на шоссе, — вставил неугомонный Джалмухаммет.
— Ты прав, и потому два «максима», и пушки оставьте здесь, — ответил я, просматривая бумаги.
— Разрешите? — ворвался кто-то.
Я пытался разглядеть вошедшего при тусклом свете свечи. Это был рыжий, курносый коротыш, большеротый, толстогубый, с крупными зубами и маленькими юркими глазами. Он был в поношенной
