— Вчерась прибыл, товарищ командир.
— Беспартийный?
— Как, уж восьмой год состою! — вытянувшись, гордо ответил сержант.
На отшибе от деревни стояла клуня. Там тоже копошились люди. Когда я подошел, меня встретил рапортом старшина полковой батареи Буркут Алишеров, высокий, чуть сутуловатый, с тяжелым подбородком киргиз.
— А где командир орудия?
— Выбыл из строя. Назначили меня.
— Ждем, что теперь он с танками пойдет, поэтому вас и поставили на прямую.
— Будем биться, товарищ командир.
В 14.00 началась бомбежка. Эскадрилья за эскадрильей сбрасывали на Соколово крупные и мелкие бомбы. У, нас не было ни зенитных орудий, ни зенитных пулеметов. Мы были безоружны против воздушного противника.
Чуть отбомбилась авиация, еще не рассеялся дым от разрывов, загрохотала артиллерия. Налет был короткий, но мощный. На опушке леса показались танки. Они шли тройками, углом вперед, стреляя с коротких остановок.
Открыли огонь наши пушки.
— Как там у вас дела? — спросил по телефону Серебряков.
Я доложил.
— Под собственным прикрытием отходите к совхозу «Дедешино». Так приказано.
— Значит, где-то, язва, опять прорвался, — закусив губу, прошипел Логвиненко. — Ну, решай, командир!
Исламкулов загнул фланг. Были использованы запасы керосина, чтоб поджечь вату, разбросанную по всему переднему краю и деревне. Дым поднялся тучей. Вся артиллерия была выведена на левый фланг батальона Исламкулова, остальным приказано оставить свои позиции и сосредоточиться в лесу, в полутора километрах от Соколова. Офицеры штаба буквально измотались.
На левом фланге шел бой, а центр и правый фланг, отходили.
Неожиданно немецкие танки, направлявшиеся прямо на Соколове повернули назад и остановились, их люки и щиты прикрытия водителей были откинуты.
Оказывается, когда они вплотную подошли к нашему переднему краю, едкий дым ваты начал душить экипажи. Переползти через огонь танки не рискнули.
Исламкулов отошел самым последним, прикрыв свой отход той же дымовой завесой из тлеющей ваты.
В лесу
На противоположной стороне поляны стояла группа старших офицеров. За исключением майора Старикова, командира соседнего полка, я никого не знал. Логвиненко поздоровался со всеми за руку и представил меня.
Мы ждали, пока подтянутся отставшие, чтобы идти организованно. Зная инертность начальника штаба Демидовича, я пошел в расположение своих подразделений. Комиссар остался с группой офицеров.
В лесу наша колонна остановилась на привал. На кошевке, укутанный одеялами, сидел лейтенант Торопыгин, командир пулеметного взвода. Когда я подошел, у него затряслись губы.
— Что, ранило?
— В обе ноги, товарищ лейтенант, — дрожащим голосом ответил он и заплакал.
— Не плакать! — крикнул я. — Тоже мне, командир! В любую минуту любого из нас может не только ранить но и убить.
— Есть, не плакать, товарищ командир. Но не за ноги обидно, а за товарища. Вот лейтенант Б. Вместе училище кончали, дружили, а он бросил на поле боя.
Лейтенант Б., высокий, худой, с редкими оспинами на лице, стоял в стороне. Я посмотрел на него в упор, он вытянулся и не проронил ни слова.
— Лейтенант Б., сдать оружие! — приказал я.
Он быстро вынул из кобуры свой наган и протянул мне. Я взял и передал Сулиме.
И Торопыгин, и Б. были моими подчиненными со дня формирования нашего батальона. Они оба были досрочными выпускниками пехотного училища, неразлучными друзьями и хорошими, боевыми ребятами. В батальоне иногда их шутя называли «близнецами». Они выдержали вместе с батальоном более тридцати боев. И вот теперь один из них тяжело ранен, а другого я только что обезоружил. Тяжело было смотреть на них. Я пошел дальше.
Вот мой исполнительный и всегда разумно спокойный товарищ и помощник Хабибулла Рахимов. Я его не узнаю. Он весь обмяк, руки трясутся, глаза мутные, из ушей сочится кровь.
— Что с тобой, Хаби?
Он никак не реагирует, будто не видит и не слышит меня.
— Его, товарищ командир, здорово контузило, — отвечает Бозжанов.
— Посадите его рядом с Торопыгиным в кошевку. Мой коновод Николай Синченко виновато и робко докладывает:
— Товарищ командир, во время обстрела с самолетов убита Лысанка. Я снял с нее седло...
Приходит комиссар. Я ему рассказываю о недостойном поведении Б. Он опешил. Потом решительно говорит:
— Надо пресекать это безобразие!
— Благодарю вас, Петр Васильевич. Я тоже так думал.
— Тогда принимай решение!
— Решение принято.
Совет старших командиров предложил мне принять командование всей группой — своим полком, частью пол-ка Старикова, эскадроном и саперным батальоном.
К полуночи мы прибыли в район совхоза «Дедешино».
Крюковские эпизоды
Деревня и станция Крюково запомнились нам по затяжным и тяжелым боям. Но они памятны нам, панфиловцам, еще и тем, что с этого рубежа мы приняли участие в контрнаступлении советских войск зимой 1941 года под Москвой. Крюково было последним рубежом наших оборонительных боев на ближних подступах к столице.
Я хочу рассказать лишь несколько запомнившихся мне боевых эпизодов, связанных с Крюковом.
На подступах к Крюкову нашему полку долго удержаться не удалось. Противник занял Александровку, Каменку и все теснил и теснил нас. Лишь к вечеру мы организовали более или менее устойчивую оборону в самом Крюкове, на станции и на окраинах. Правее нас занимал оборону полк Шехтмана, левее — полк Капрова под командованием майора Старикова. За все время боевых действий от рубежа Рузы наши полки и батальоны впервые имели друг с другом «локтевые связи». По всему чувствовалось, что не только подразделения и части, но и сама дивизия расположена компактно, действует дружно. Но чувствовалось и то, что после затяжных боев наши ряды значительно поредели. Несмотря на малочисленность состава подразделений, мы сохраняли их номера, в надежде, что получим пополнение.
В приказе по дивизии тогда писалось: «Такому-то полку (далее перечислялись десятки номеров частей, которые придавались) упорно оборонять (указывались пункты на переднем крае и в тылу участка обороны) с задачей не допустить прорыва противника в направлении (указывалось два-три населенных
