отказался на тебе жениться, и ты в отместку познакомилась с моей женой, а потом переспала с ней, шлюха.
— Это я тебя бросила, — неожиданно жестко сказала Ольга. — Ты же у нас мягкотелый, на мужские поступки совершенно не способен. Что касается наших отношений с Любой, то тебя они волновать не должны. Они — наше с ней сугубо личное дело. Спим мы, не спим, твое место — на кухне. Понял?
— Дрянь! Господи, какая же ты дрянь!
— А раньше ты меня называл любимой, — задумчиво произнесла Ольга. — Правильно говорят, мужчины — самые непостоянные существа, в отличие от женщин. Поверь, в таких мазуриках, как ты, я знаю толк.
В трубке хихикнули гудки.
С Ольгой они больше не разговаривали, ограничившись вежливой формой «привет-пока». Завидев в прихожей ее сапоги, пальто и сумку, Семен Петрович без лишних слов уходил на кухню и плотно прикрывал дверь.
Люба также вопросов не задавала, видимо, понимала причину столь явной неприязни, но продолжала принимать гостью по установленному графику: понедельник, среда, пятница. С мужем спать не то что бы отказывалась, но… не настаивала, тем самым еще больше его унижая.
Как-то Семен не выдержал и спросил:
— Почему?
Он ожидал любого ответа, кроме этого:
— Она единственно близкий мне человек. Больше у меня никого нет.
— А я?
В ответ молчание. И от этого стало еще гаже и неприятнее на душе.
Информационное агентство 'Российское утро!'
Ты мне роди, а я…
В Нидерландах стартовало новое телевизионное реалити-шоу, участницы которого занимаются подбором для себя доноров спермы. По сценарию, кандидаты на отцовство, которых видят зрители, скрыты от женщин ширмой, и только в ходе разговора участницы должны определить, кто из мужчин наиболее им подходит для искусственного оплодотворения.
Девиз шоу — 'Я хочу ребенка — и ничего больше!'. Идея такого шоу впервые возникла ещё в 2001 году, вызвав бурю протеста в обществе и даже обсуждение этой темы в парламенте страны.
Но поток кандидаток с каждым днем становится все больше и больше…
АДА
— … Таким образом, я бы вам советовал пройти курс химиотерапии.
— И он мне поможет? — равнодушно спросила Ада.
— Гарантировать не могу, но вы должны попробовать. Чем черт не шутит! — врач явно испытывал неловкость. Слишком уж укоризненным и безнадежным был взгляд у его пациентки. Ты-то живешь, а я…
— У меня выпадут волосы? — рука осторожно коснулась блеклого пучка, из которого торчали черные шпильки.
Он посмотрел в окно, где облетали красные листья.
— Да, у вас выпадут волосы.
— Все? До единого?
И снова багряные листья. В Японии, говорят, их солят, а потом едят, запивая зеленым чаем. Чего только ни придумаешь, когда у тебя все хорошо.
— Смешно… Голый череп, как у Нефертити. Только я не Нефертити.
— Можно носить парик, — в стерильных руках хрустнул карандаш.
— Вы так думаете? — в ее голосе прорезалась ирония. — Благодарю покорно. И последний вопрос: операция… Может, стоит попробовать?
— Я же вам говорил, — поморщился доктор. — По статистике…
— Да-да, вы говорили, по статистике, умирает каждый второй или первый. Впрочем, разницы никакой. Все равно умирают. Ведь так? Через полгода мучительные боли, дыхание на наркотике, а еще через год меня не станет. Вот и вся ваша статистика. Но в любом случае — спасибо за честность.
— Да что вы, это же наша работа.
Конечно, это ваша работа: честным словом убивать людей. Он ведь с самого начала знал: ее опухоль неоперабельна. И, значит, нужно позаботиться о завещании. Вот только оставить нажитое имущество некому, да и незачем — совершенно одна. И даже Колобку нет никакого дела до бывшей жены. Вспомнив о муже, инстинктивно сжала колени и одернула юбку. Непроизвольно поморщилась, чувствуя, как белье становится грязным и вонючим. Уже сейчас проблема, а что будет дальше? Дальше — статистика.
Ада вышла на улицу. Поздний сентябрь. Осень бесновалась в желто-мокром экстазе. Под ногами хрустели желуди. Она наклонилась и подняла один: потерла пальцем глянцевый, еще не раздавленный бочок, провела по щербатой шапочке с хрупким хвостиком. Как она раньше любила это время года: прибегала домой с охапкой золотисто-красных листьев, а в набухших карманах перекатывались желуди. Это последняя осень. Больше не будет. Ни перепрелых дождей, ни горько-красной рябины, ни первого снега, стыдливо укрывающего свинцовый асфальт. Ни-че-го! Горло перехватила судорога: как такое могло случиться?! Не то, чтобы она надеялась жить вечно, но очень больно уходить раньше всех. Тем более, по такой глупой и банальной причине. Говорят, рак сжигает тех, кто не умеет прощать. Что-то подобное она читала в каком-то глянцевом журнале. Жили-были ОНА и ОН. ОНА любила его, ОН ушел к другой, и ОНА заболела и умерла. Типичная история? Отнюдь… если продолжить аналогию, то и СПИД дается нам в наказание за любовь к животным и сексуальную свободу.
По голубому полотну текли облака. Ада запрокинула голову, пытаясь угадать в их очертаниях себя. Может, и она также, через год? Проплывет мимо Колобка, а он даже и не заметит. Будет обнимать свою новую жену и одновременно говорить по мобильному телефону. Как же несправедливо! Даже плакать хочется! Но разве жизнь когда-нибудь была справедливой штукой, Ада? Ты можешь вспомнить? Или ко всем бедам добавилась и амнезия?
Листья, листья, много листьев… Ее дед умер в первый день весны, отчаявшись дожить до лета. Между смертью и жизнью — десять месяцев на узком желтом диване. Перед мерцающим телевизором, до которого ему уже не было никакого дела. Опухоль неоперабельна, тем более, в таком возрасте… Все эти годы ей особенно было больно от мысли, что телевизор с дистанционным пультом и десятком программ появился в их доме только после похорон. Не потому, что было жалко денег, а потому, что он не хотел. Намного тяжелее уходить, когда ты понимаешь, что мир не укладывается в три красные кнопки старенькой 'Радуги'.
Ада сжала желудь, вспомнив тот день.
Они были в квартире одни. Она собиралась уходить на свидание и осторожно, на всякий случай, заглянула в комнату. Почти восковой профиль.
— Тебе что-нибудь нужно?
