— Ты же видела, что он сам, что его никто на это не толкал! Кто вообще разрешил поставить эту проволоку. Найду — убью.
— Успокойся, тебе нельзя волноваться, — сквозь слезы бормотала Жанна.
— Ты видела, у него даже глаза лопнули! А мы это показали! В прайм-тайм! Лучше всякого триллера, мать его… Как я это объясню? Кому я это объясню?!
— Пожалуйста, не надо… Пойдем отсюда, я не могу, не могу, не могу…
— Сволочь! — Колобок заводился все больше, с ненавистью глядя на мертвое тело. — Лежит себе и в ус не дует, потому что усов у него больше нет. У него ничего нет! Сволочь!
— Перестань! — закричала Жанна. — Он же умер! Понимаешь, умер!
Колобок вырвал руку и бросился к сцене. В прыжке перемахнул через заграждение и подбежал к Эдику, висящему на проволоке.
— Не трогай его! Ради бога…
— Бога нет, Жанна, — хрипло дыша, сказал Колобок. — Если он допускает такое, бога нет.
Вблизи мертвого вся его злость испарилась, уступив место сожалению. Бессмысленно как-то все. И это глупое шоу, и этот смертельный демарш, и они в своих детских потугах предотвратить нарастающий скандал.
— Чего ты добился? — тихо спросил Колобок. — Ради чего затеял эту игру? Ты думал, что сможешь сделать лучшее шоу в мире? Что тебя будут боготворить? И ты станешь богатым, знаменитым, сексуально привлекательным? Разве можно быть таким глупым? Ведь ты же знаешь правила? Есть система, и никто не может ее изменить. Никто! Даже если кто-то вздумает умереть, как ты.
— Это нашли в его папке, — охранник протянул конверт. — Адресовано вам.
Деревянными пальцами Колобок разорвал белую оболочку.
'Привет! Тебе понравилось мое шоу? Надеюсь, что да. Я был прекрасен, не так ли?! Теперь расхлебывай последствия! Желаю успеха!'.
— Сволочь!
В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
Этот Мир земной —
Отражение в зеркале,
Марево теней.
Есть, но не скажешь, что есть.
Нет, но не скажешь, что нет.
АЛИСА
Если долго сидеть на берегу реки, то рано или поздно течение принесет труп твоего врага. Дождалась: течение принесло. И даже не один труп. Несколько. Потому, как и врагов и у меня — не один. Много у меня врагов. Как там, в народной мифологии? Порядочная женщина должна иметь своего стилиста, гинеколога, стоматолога, сантехника, коррупционера и много-много маленьких врагов. Чтоб не очень накладно, но при этом бодрило. С кого начать? С какого врага? Все мы родом из детства, так что с детства, пожалуй, что и начну.
В то лето мы переехали. Родители решили, что они достигли определенного социального положения, и им подходит только центр, пусть даже придется жить в коммунальной квартире. Наша комната оказалась самой большой — сорок квадратных метров. На двери еще остались золоченые ручки в виде львиных голов с блестящими глазами. Они мне очень нравились. Я часами на них смотрела, обходя одну за другим: у каждой ручки было свое имя.
Эту, к примеру, звали Клошаром. Имя казалось загадочным и романтичным. Клошар. Я не знала, что именно означает это слово, но тогда была уверена — означает только хорошее, ведь именно так мама обращалась к отцу. Тот в ответ лишь усмехался.
— Почему ты стоишь у моей двери?
— Потому, что я хочу туда войти!
— В нашу комнату?! — в голосе было столько удивления, что я рискнула обернуться. Пятнадцатилетний пацанчик, со следами прыщей и выражением неудачника. — Зачем тебе нужна наша комната?
— Потому, что я хочу туда войти!
И ведь вошла. Миновав строгого стража — Клошара. Но была разочарована. Узкий длинный чулок с огромным окном на «носке». Вещи громоздились уродливыми пирамидами, рискуя обвалиться в любой момент. Спертый, кислый запах, в котором доминировали ноты табака и немытого тела. Слева на односпальной тахте храпел старик, в красной майке и тренировочных штанах. На большом пальце правой ноги сидела муха и потирала лапки.
С чувством гадливости я закрыла дверь и почти машинально вытерла ладонь о юбку.
— Насмотрелась?
Пацанчик насмешливо смотрел мне прямо в глаза.
— Это кто? Твой дед?
— Мой отец. Я поздний ребенок.
— А-а… А мама? Она у тебя молодая?
— Она тоже старая, — стараясь выглядеть безразличным, пробормотал он. — Тебя как зовут?
— Алиса. А тебя?
— Эдуард.
— Красивое имя. Так звали какого-то короля. Вот только я не помню, какого, именно.
— Интересное сравнение, в первый раз слышу такое, — в его голосе проклюнулась искренняя симпатия. — Может быть, мы и подружимся.
Может быть… Два подростка, на которых всем наплевать. Как вы думаете, могли мы подружиться? Правильно — подружиться не могли, но втрескаться друг в друга, да. Плевое дело. К тому времени прыщи у Эдика прошли, голос сломался, а у меня вдруг обнаружилась грудь и начались месячные. Мои родители сутками пропадали на работе, его — почти жили в больнице, так что у нас оказалось куча свободного времени и две свободные комнаты на выбор. Остальные соседи жили своими проблемами, не замечая никого вокруг. Первые поцелуи, осторожное путешествие за кромку белых узких трусиков, его хриплое дыхание, и мечты, мечты, мечты… О чем мечтаешь в шестнадцать лет? Да, все должно было кончиться именно так, а не иначе.
— Ты когда-нибудь делала это?
— Нет. Эдик, не надо, я боюсь…
— Не бойся. Я знаю, как… тебе будет хорошо.
Юбка, взметнувшись, накрыла мне лицо. Его неуклюжие пальцы сначала что-то сделали с моим бельем, потом принялись за одеревеневшее тело. Он рухнул сверху, прямо между моих раскинутых ног. В бок впилась пружина от дивана. Стало трудно дышать.
