есть и так будет.
Мокрые волосы водорослями облепили лицо и тело. Как же получилось, что она осталась совершенно одна. И не у кого помощи просить: родители далеко, муж… а что муж. Теперь она понимает, что значит быть соломенной женой. Вроде и колечко на пальце, а счастья по-прежнему нет.
Виорика отжала волосы и случайно коснулась незаживающей ранки на шее. Ебата приходил к ней каждые три дня, она сопротивлялась, как могла, да что толку?! Все равно брал, что хотел, и уходил. Первое время Виорика хотела пожаловаться мужу, но тот к писарю благоволил и всячески его отмечал. Поверит ли, что не она первой решилась на измену? Вряд ли. На людях Ебата гадко ухмылялся, словно хотел выдать их общую тайну. И Виорика оставила попытки поговорить с Дракулой. Тем более, что он сейчас действительно был увлечен другой.
Не хочешь — беги. Ебата прав. Надо бежать. Иначе в живых ее не оставят. Если не Драула, то Ебата решит ее судьбу. Она снова нырнула в благоуханную воду. А когда через пару минут взглянула на икону, то показалось, что богоматерь впервые за последние месяцы улыбается ей.
Где же Божана? Давно должна была с ужином вернуться.
«Вот дурища, — ругала себя Божана, спускаясь по витой лестнице во двор. — Кто за язык тянул?!». Пошла за ужином для Виорики, да так и осталась, не устояв перед искушением — отпить вина из княжеских запасов, да полакомиться печеными яблоками с корицей и сливками. Тут-то язык и развязался. Вина в Валахии крепкие, сразу в голову ударяют. Да и компания подобралась на славу: все пришли послушать служанку княгини.
С детства так: вместо того, чтобы промолчать, Божана начинала говорить, да так, что не остановишь. Лишь бы до Ебаты не донесли, испуганно перекрестилась Божана. С княжеским соглядатаем в последнее время творилось что-то не ладное: днем его почти не видать, ночью — Ебата казался вездесущим. Иногда они с князем исчезали до утра. Возвращались, покрытые засохшей кровью и грязью. Но никто не смел задавать ненужные вопросы, никто, даже Виорика. Как-то княгиня осмелилась спросить, и отлетела в другой конец комнаты. Синяк не сходил неделю.
— Божана, он теперь совсем другой, — плакала Виорика. — Днем лютый-лютый, но какой-то вялый. Если его не трогать. То все обойдется. Не тронет. Даже на ласки не отвечает. Сидит в своем кресле и молчит. Даже не знаешь, спит он или бодрствует. Я подойти к нему боюсь. Окна занавешены: так и сидим в кромешной тьме, ждем чего-то. К вечеру просыпается от спячки. Раз — и глаза горят, силы появляются. Иногда смеется, подарки дарит.
— А ты бери подарки, княгинюшка, не отказывайся, — советовала Божана. — То, что тебе не подойдет, я возьму. Чего уж брезговать?!
Но Виорика не слушала, думая о своем:
— Он похож на медведя, нет, скорее, на волка… Глаза безумные, на щеках щетина. Пахнет псиной, когда прикасается, меня мутит, сдержаться не могу. Вроде уедет, легче станет. А после думать начинаю: куда они ездят по ночам? Зачем?
Зачем, зачем?! Божана икнула и тут же прикрыла ладошкой рот, а ну как, кто услышит. За тем самым они уезжают, чего тут непонятного?! Все знают, да только молчат. Возле замка стали находить изувеченные трупы. У большинства рваные раны на горле и в груди. Люди боялись выходить на улицу, особенно в полнолуние, а, заслышав вой волка, тщательно запирали двери и окна. Но жертвы продолжались. Но даже мысленно, на трезвую голову, Божана боялась себе признаться, что именно князь со своим подручным повинны во многих преступлениях. Сама мысль об том казалась ересью. И вот теперь по глупости сама проговорилась на кухне. Что у трезвого на уме, то у пьяного…
— Куда спешим, красотулечка? — внизу ее дожидался Ебата. Пристроившись у массивных деревянных перил, он лениво очищал ногти острым ножом. Божана что-то пискнула и попыталась проскочить. Тот сделал подножку. Божана упала. — Кто тебя просил болтать и князя хулить, красотулечка? Разве забыла, что он — твой господин и повелитель?!
— Я помню. Но госпожа Виорика…
— Промеж мужа и жены не встревай. Муж и жена — одна сатана. А ты кто, господь бог, чтобы судить да рядить?
Божана мелко тряслась. Ебата, напротив, получал удовольствие от ситуации.
— Такая красивая девушка и такая болтливая, — нож коснулся подбородка Божаны, потом скользнул к ее горлу. Лезвие чуть надавило. На коже появилась капля крови. Ебата облизнулся. — Горячая девушка… Нам надо с тобой познакомиться поближе, что скажешь?
Ответить Божана не успела: что-то сильно и цепко сжало ее горло. Она билась в сильных руках Ебаты, но с каждой минутой сопротивление слабело.
— Хорошая девочка, — пробормотал Ебата и впился в горло. Свежая кровь окропила рот, а сердце Божаны лопнуло от ужаса и боли.
— Зачем ты ее убил? — Дракула сидел в резном кресле. — И без того дурная молва идет.
— Нет человека, твое величество, нет и проблемы, — отозвался Ебата. — Еще твой отец про это говаривал, когда с матушке твоей запретил плод травить. А Божану убил потому, что иначе нельзя было. Слишком много болтала. К тому же мне всегда хотелось узнать, какова она на вкус. Ничего особенного: девка как девка, к тому же не первой свежести.
— Есть другой способ познать женщину. Если забыл, то могу напомнить.
— Отчего же забыл, — показал хищные зубы Ебата. — Но с тех пор, как твое величество показало мне этот, плотская любовь потеряла свою остроту.
— Она тебе и раньше была не по нраву, — равнодушно отметил князь. — Труп убрал?
— Бросил в ров. Не скоро ее найдут.
— Тебя никто не видел?
— Никто, твое величество.
Дракула хрустнул мертвенно-белыми пальцами. Желтоватые ногти за день вновь отросли, и теперь напоминали птичьи когти. Кожа на лице натянулась, под глазами залегли глубокие тени.
Ебата осторожно поставил перед князем бокал с теплой кровью.
— Выпей, твое величество. Пополни силы.
Дракула вяло отхлебнул и поморщился.
— Мысли дурные у покойницы, вкус отбивают.
Ебата недоуменно пожал плечами: разве можно по капле крови почувствовать чьи-то помыслы и надежды? Тем более, если человек все равно уже мертв! Ебата и раньше не понимал Дракулу, а теперь и подобно. Никто не мог сравниться с князем в военном искусстве. Он, как смерч, пронесся по городам и селам, сметая все на своем пути. Мир трепетал и готовился пасть ниц. А скольких Дракула казнил, пока в княжестве не наступил покой и порядок? Теперь уже не сосчитать. Лютый, трупоед, изверг — шепчут ему вослед, а по вечерам рассказывают про «сад пыток», скрытый от посторонних глаз. Дескать, там князь любит пировать и принимать гостей, невзирая на смрад и крики умирающих. Ну, есть такой сад, что уж скрывать, — Ебата задумчиво почесал нос. — Только не из радости князь людей умерщвлял, а исключительно из политических соображений. Так сам Дракула говорил. Ведь что есть человек? Существо из плоти и крови, жадное до почестей, славы и богатства. И чем больше ты этого жаждешь, тем быстрее и охотнее предаешь. Ебата хорошо помнил первых казненных: тех, кто втерся к Владу в доверие, а сами на службе брата денежки зарабатывали. Да, Раду Красивый умел подбирать приспешников. Те были первыми. Пока корчились, проклиная, Дракула пил за их здоровье. Кто сможет упрекнуть его величество?! Не ты, так тебя. Даже волки это хорошо знают. С тех пор Дракулу и прозвали Цепешем. Но он только рассмеялся. Потом уже стали делать разные колы и красить их в разный цвет. Тем, кто побогаче и познатнее, доставались самые яркие и высокие, а то и золотые. Те, кто победней, довольствовались низкими колышками. Если князь миловал, то осужденного сердцем насаживали на острие. Смерть наступала быстро и без мучений. Однако чаще всего протыкали колом живот или сажали на кол, протыкая срамное место. Больше всего Дракула не терпел неверных женщин: их судьба решалась сразу же, а страдания тянулись до поздней ночи. И этого Ебата не понимал: ну, гуляет баба, что ж тут такого! От хорошего мужика к другому не побежишь, да и стоит ли сор из избы выносить? Но князь был непреклонен: сколько страстных красавиц
