Эльфийская лихорадка

— Нах. Не думаю, что она желает тебе смерти. Я так Она только хочет, чтобы ты, нах, наконец, повзрослела и повиновалась каждому её слову. То же самое она ждет и от меня. Но, блин, до неё никак не может дойти, что мы уже взрослые. Просто мы никогда не будем безмозглыми маленькими оловянными солдатиками, как вся её остальная армия. Ровена называет детьми всех, кто способен думать самостоятельно. Если у тебя нет своего собственного мнения, то я назову тебя овцой.

— Беее — сказала она, состроив гримасу на своем лице — Аббатство настолько переполнено ими, что воняет как овечье дерьмо в летний день.

Я подавила смешок. Это только поощрило бы её.

— Прекрати сквернословить, — сказала я. И пока она не разозлилась на меня за то, что я пытаюсь её учить, добавила, — Потому что у симпатичных девушек должна быть красивая речь, идет? Я также иногда ругаюсь. На я делаю это очень редко.

— Да кого заботит, симпатична я или нет? — Посмеиваясь, сказала она, но я насквозь её видела.

Первый раз, когда я увидела ее, она была одета в обычную одежду. На её лице был макияж, которые делал её немного старше своих лет. В своей униформе и без макияжа она выглядела на свои тринадцать, ну максимум четырнадцать лет. Она пребывала в той неуклюжей стадии, в которую все рано или поздно проходят. И я пережила этот период гадкого утенка. Я тогда была уверена, что гены Лейнов подвели меня и, в отличии от Алины, я буду уродиной. Что моя сестра всегда будет меня затмевать, а люди с сожалением будут говорить за моей спиной:

— Бедная МакКайла, Вся красота и ум достались Алине.

Дани была в ловушке подростковой неопределенности. Ее туловище еще не догнало ноги и руки, и хотя гормоны уже подпортили её кожу, но бедра и грудь еще не сформировали. Так гадко быть пойманной в той промежуточной стадии развития, когда ты еще не женщина, но уже не ребенок. А Дани при этом еще и вынуждена сражаться с монстрами.

— Однажды, ты станешь ослепительной красавицей, Дани, — сказала я ей. — Так что фильтруй речь, если хочешь болтаться со мной.

Она закатила глаза. Она бросила на прилавок письмо и, облокотив свой велосипед на него, направилась к газетному стенду. Но до этого я поймала её пораженный, задумчивый взгляд. Она запомнит мои слова. Она будет цепляться за них в самые худшие моменты её жизни, они предадут ей сил пережить их. Моя тетя Эйлин однажды пообещала мне, что когда-нибудь я стану красавицей. И это в свое время очень сильно мне помогло.

— Нашла его на тротуаре, — не оборачиваясь, сказала она мне. — Эти чертовы почтальоны не могут попасть даже в почтовый ящик.

Она сделала акцент на ругательстве. В её глазах горел вызов. Она ждала, что я исправлю её. И вполне возможно, что я бы так и поступила, не схвати она со стенда журнал «Hot Rod»

Хороший выбор. Я бы выбрала тот же журнал в её возрасте.

— Ты знаешь, что рядом с этим магазином находится целый район опасных невидимых?

— Ты говоришь про Тени? — сказала я, рассеянно просматривая почту. — Да. Я называю это Темной Зоной. В городе я нашла три таких.

— Ты придумываешь такие классные названия. А тебя не пробирает дрожь от столь близкого соседства с ними?

— Меня пробирает дрожь уже от самого факта их существования. Ты ведь видела, что они оставляют после себя?

Она задрожала.

— Да. Ровена посылала команду, в которую входила и я, чтобы найти тех, кто однажды ночью домой так и не вернулся.

Я покачала головой. Она была слишком молода, чтобы видеть такое количество смертей.

Она должна читать журналы и думать о симпатичных парнях. Между флаеров и купонов, в самой середине, лежал конверт. Я уже видела такой раньше: простой, плотный, почти белый пергамент.

Без обратного адреса.

На этом конверте был дублинский почтовый штемпель, поставленный два дня назад.

МакКайла Лейн а/я «Книги и Сувениры Берронса». Было напечатано на нем.

Я разорвала пакет дрожащими руками.

“Сегодня вечером я говорила с Maк.”

Я закрыла глаза, мысленно подготавливая себя, затем открыла их снова.

“Было таааак приятно услышать её голос! Я могла представить, как она лежит на своей кровати, растянувшись на стеганном, радужном одеяле, которое сделала для неё мама. Оно износилось по краям от бесчисленного множества стирок, но она отказывалась выбросить его. Закрыв глаза, я могла почувствовать аромат испеченного мамой яблочного пирога с карамелью, корочка которого была посыпана орехом-пеканом. Я могла услышать папин голос на заднем плане с нашим соседом — стариком Мерли они смотрели бейсбольный матч, вопя на Бравеса, как будто его способность поразить шар зависела от громкости их криков. У меня было такое ощущение, что дом находился в миллионах, а не всего в четырех тысячах миль от меня. Один восьмичасовой перелет и я могла увидеть их.

Кого я пытаюсь обмануть? Дом на расстоянии миллиона жизней. Я так ужасно хотела ей все рассказать. Сказать ей: Maк, приезжай сюда. Ты — ши-видящая. Мы приемные. Назревает война, а я пытаюсь остановить её, но если я не смогу, то возникнет необходимость в твоем присутствии. Тебе придется приехать и помочь нам бороться с ними. Я так хочу сказать: Я так сильно скучаю по тебе, и я очень сильно люблю тебя! Но если я это скажу, то она догадается, что что-то не так. Было так трудно скрывать это от неё, ведь она так хорошо меня знает. Я хочу дотянуться через телефонные линии до моей младшей сестренки и обнять её. Иногда я боюсь, что уже никогда не смогу снова это сделать. Что я умру здесь, и я не успею так многого сделать или сказать. Но я не могу себе позволить так думать, потому…”

я сжала руку в кулак, комкая страницу.

— Посмотри за прилавком, Дани, — рявкнула я, и умчалась в ванную.

Я захлопнула дверь, заперла её, села на унитаз и опустила голову между коленями. Спустя какое-то время я высморкалась и вытерла глаза. Её почерк, её слова, её любовь ко мне, все это неожиданно вогнало нож прямо мне в сердце. Кто послал мне эти глупые, причиняющие боль страницы и почему?

Я разгладила страницу, выровняла её на своих коленях и продолжила чтение:

“Если я это сделаю, то потеряю надежду, а надежда это все, что у меня есть. Сегодня вечером я узнала кое-что важное. Я думала, что найду книгу и на этом все и закончится. Но теперь я знаю, что мы должны восстановить все. Мы должны найти эти пять, предсказанных пророчеством Убежища. Одной книги Синсар Даб недостаточно. Нам нужны камни, книга и пять Убежищ.”

На этом страница закончилась. На обороте ничего не было.

Я уставилась на неё, пока она не расплылась у меня перед глазами. Когда закончится это горе? Оно вообще закончиться когда-нибудь? Или мы просто впадаем в оцепенение от этой нескончаемой боли?

Смогла ли бы эта болевая рана когда-нибудь зарубцеваться? Я надеялась на это. И в то же самое время я надеялась, что это никогда не случиться. Как я могла предать любовь к моей сестре, не страдая каждый раз, когда я вспоминала её? Если мысли о ней не будут причинять мне боль, то это будет означать, что я стала любить её немного меньше.

Как Алина узнала про Убежища? Я только недавно узнала о его существовании и значении: Высокий Совет ши-видящих. Ровена утверждала, что она никогда не встречала мою сестру, и всё же Алина написала в своём дневнике о самом центре руководства организации, которой управляла Ровена, и она как-то узнала о пророчестве, предсказанном ими.

— Каковы эти пять Убежищ? В чем заключается пророчество?

Я сжала голову и помассировала кожу головы. Злые книги, таинственные игроки, заговоры внутри