Страсть горца

за это было невозможно.

Дэйгис пожал плечами:

– Ты же рисовал эскизы.

«Ах, так он решил притворяться, что я имел в виду только замок, и полностью игнорировать намеки на более важные темы», – подумал Драстен.

– Ты построил его. Гвен тоже его любит. Мы провели электричество и канализацию.

Им столько нужно было обсудить, но поднять хоть одну из тем было невероятно сложно. Помедлив минуту, Драстен решил говорить прямо, иначе Дэйгис так и будет ходить вокруг да около.

Он открыл бар, достал виски «Макаллан» и разлил его в два бокала. Тридцать пять лет выдержки. В честь возвращения брата – только самое лучшее.

– Насколько все плохо? – сухо спросил Драстен.

Дэйгис вздрогнул. Он быстро взял себя в руки, но его реакция не укрылась от Драстена. Дэйгис залпом выпил виски и протянул бокал брату, который снова его наполнил. Драстен изучающе смотрел на него и ждал.

Второй стакан Дэйгис пил медленнее.

– Стало хуже с тех пор, как я ступил на землю Шотландии, – ответил он наконец.

– Когда твои глаза изменились?

Изменились не только глаза. Дэйгис двигался по-другому. Он контролировал все, вплоть до мельчайших жестов, словно сдержать то, что жило в нем, можно было, только сохраняя постоянную бдительность.

На скуле Дэйгиса задергался крошечный мускул.

– Насколько они потемнели?

– Они больше не золотые. Странный цвет, похожий на виски.

– Они меняются, когда становится хуже. Когда я использую слишком много магии.

– И для чего ты пользуешься магией? – осторожно спросил Драстен.

Дэйгис проглотил остатки виски, поднялся и отошел к камину.

– Я использовал ее, чтобы получить кое-какие тексты. Хотел выяснить, есть ли способ… избавиться от них.

– На что это похоже?

Дэйгис потер подбородок, вздохнул.

– Во мне словно поселилось чудовище, Драстен. Это чистая сила, и я ловлю себя на том, что бессознательно пользуюсь ею. Когда ты узнал? – спросил он с горькой усмешкой.

Холодные глаза, подумал Драстен. Они не всегда были холодными. Когда-то они были теплыми, солнечно-золотыми, полными легкого смеха.

– Я знал с самого начала, брат.

Долгая тишина. Потом Дэйгис фыркнул и покачал головой.

– Ты должен был позволить мне умереть, Дэйгис, – мягко сказал Драстен. – Проклятье, должен был!

«Спасибо, что не позволил мне умереть», – молча добавил он, пытаясь справиться с чувствами. Это была жуткая смесь горя, вины и благодарности. Если бы не поступок брата, он никогда бы не увидел вновь свою жену. Гвен растила бы их детей в двадцать первом веке, одна. В тот день, когда он прочитал письмо Сильвана и узнал, какую цену брат заплатил за его будущее, Драстен чуть не сошел с ума. Он ненавидел Дэйгиса за то, что тот пожертвовал ради него жизнью, и любил его за это.

– Нэй, – сказал Дэйгис. – Я должен был лучше следить за тобой и не допустить пожара.

– Это была не твоя вина…

– Ох, айе, моя. Знаешь, где я был в тот вечер? В долине, в постели с красоткой, имени которой даже не могу вспомнить… – Он осекся. – Как ты узнал? Отец предупредил тебя?

– Айе. Он оставил нам письмо с рассказом о том, что произошло, и предупреждением о том, что ты исчез. Наш потомок, Кристофер, и его жена Мэгги – ты скоро с ними познакомишься, – передали мне это письмо почти сразу после того, как я проснулся. А вскоре ты позвонил.

– Ты притворялся, что поверил в мою ложь. Почему? Драстен пожал плечами.

– Кристофер дважды был на Манхэттене и наблюдал за тобой. Ты не делал ничего такого, что я должен был бы остановить.

Причины, по которым Драстен не поехал в Америку, чтобы вернуть брата, были куда более сложными. Он не только не хотел уезжать от Гвен, пока она беременна, он еще и опасался возможных осложнений. Поговорив с братом по телефону, Драстен понял, что Дэйгис, несомненно, стал темным, но каким-то образом еще держится. И подозревал, что если напряжение, в котором живет Дэйгис, так велико, как подозревал Сильван, то попытка заставить брата вернуться ни к чему не приведет. Если дойдет до применения силы, один из них погибнет. Теперь, когда Дэйгис был в одной комнате с ним, Драстен понимал, что погиб бы он. В Дэйгисе жила невероятная сила, и сложно было поверить, что он до сих пор может ей сопротивляться.

Очень осторожно, выждав момент, когда Дэйгис повернется к нему спиной, открывая другую бутылку виски, Драстен потянулся к нему друидским чутьем, чтобы понять, с чем имеет дело.

И чуть не согнулся пополам. Виски, который он потягивал, застыл в желудке ледяным комом и попытался вернуться назад.

Драстен тут же отшатнулся, инстинктивно, стремительно. Во имя Амергина, как же Дэйгис с этим живет? Чудовищный, ледяной, голодный монстр пульсировал под его кожей, змеей свиваясь внутри и едва умещаясь там. Тварь излучала яростный, ненасытный голод. Она была огромной, извивалась и задыхалась. Как же он может дышать?

Дэйгис обернулся, приподнял бровь и холодно посмотрел на него.

– Никогда больше так не делай, – мягко предупредил он. И, не задавая ненужных вопросов, налил виски в бокал Драстена.

Драстен выхватил стакан из его руки и буквально опрокинул в себя. И только после того, как в груди разлилось тепло, он смог заговорить. Он недостаточно долго держал чувства открытыми, чтобы можно было рассмотреть эту тварь. Горло свело от виски и от волнения, и голос прозвучал, словно хриплое карканье:

– Откуда ты знал, что я делаю? Я едва…

– Я почуял тебя. Они тоже. А ты не хотел бы, чтобы они тебя чуяли. Оставь их в покое.

– Айе, – прохрипел Драстен.

Его не нужно было предупреждать; он больше не собирался открывать свои чувства рядом с братом.

– Это разные личности, Дэйгис? – выдавил он.

– Нет. – Пока нет, мрачно подумал Дэйгис.

Он подозревал, что в один «прекрасный» день они могут обрести голос. Когда Драстен потянулся к ним, они взвились, почуяв силу, и в какой-то миг он испугался, что живущее в нем зло сможет высосать жизнь Драстена, оставив пустую оболочку.

– То есть ты на самом деле их не слышишь?

– Это… черт, да как бы это объяснить? – Дэйгис помолчал. – Я чувствую их в себе, чувствую их знание как свое. Они усиливают мои желания, даже когда речь идет о простых вещах, о еде и питье, не говоря уже о женщинах. Я постоянно испытываю желание использовать магию, и всякий раз, когда я это делаю, чувствую холод. Чем холоднее мне становится, тем более правильным мне это кажется, и тем сильнее становятся мои желания. Я думаю, что есть какой-то предел и если я его переступлю, то перестану быть собой. То, что живет во мне, заполнит меня. Не знаю, что тогда со мной случится. Скорее всего, я перестану существовать.

Драстен судорожно вздохнул. Он мог представить человека, поглощенного той тварью.

– Мои мысли изменились. Они стали примитивными. Ничто не имеет значения, кроме моих желаний.

– Но ты до сих пор контролируешь себя.

«Как? – недоумевал Драстен. – Как человек может выжить с такой сущностью внутри?»

– Здесь это сложнее. Это была первая из причин, по которым я уехал. Что отец велел тебе сделать, Драстен?

– Велел мне спасти тебя. И мы это сделаем. – Он намеренно опустил последние строчки отцовского