обезьяны, которая нагло пила его молоко. Потом — обезьяне, загнанной в угол после множества тщетных прыжков и предложившей подоить корову для кота. Кот согласился, но затем, чтобы отомстить, оцарапал корову, и корова так лягнула обезьяну, что та улетела прямо на луну. К несчастью, упал и кувшин с молоком, и коту остаюсь только плакать.
— Если мы убьем всех ангрези, — спросил маленький печальный мальчик, — мы будем такие же грустные, как кот?
Вскинув голову, Анне-Лиз показала, что это вполне возможно.
Озадаченный, он начал сердиться, потом подпрыгнул:
— Мне надоела эта история. Сделай что-нибудь еще.
Семилетняя Нани поймала ее руку:
— Я научу тебя танцевать. Хазим будет Вишну, а я его жена Лакшми. Мы будем танцевать, как на свадьбе, а все остальные будут наши придворные.
— Нет, — прервал ее мальчик, не желавший быть слугой, — я хочу быть Вишну, превратившимся в слона. Обезьяний король придет, чтобы украсть Лакшми, а я затопчу его.
Нани вздохнула:
— Ты всегда такой скучный и противный! Зачем ты не дал нам досмотреть эту красивую сказку?
— Тебе бы только сказки, — возразил он. — Надоело все время стоять и смотреть. Это все очень скучно.
Наконец решили разыграть историю о слоне и начали танцевать. Анне-Лиз исполняла грациозную партию Лакшми так, как будто репетировала ее всю жизнь.
Тонкая, как ива, она изгибалась, повторяя каждый жест малышки Нани. Кончики ее пальцев заострились так же выразительно, как у гупты, ее глаза, большие и смеющиеся, выглядывали из-под сари, закрывавшем ей лицо.
Мохаммед Афзул поймал восхищенный взгляд своего друга и улыбнулся:
— Это здорово — любовь к молодой жене. Твоя Анне-Лиз прекрасна и духом, и телом. Ты счастливый человек!
— Жаль, что я не понял моего счастья раньше, — сказал Дерек печально. — Я буду страшно огорчен, если когда-нибудь потеряю ее.
— Как можно потерять жену? — спросил Мохаммед Афзул удивленно. — Только смерть может разлучить вас. Я бы тоже женился, но иметь женщину в одном доме с Марджей все равно что жить в аду.
Дерек рассмеялся:
— Вполне возможно, что ты найдешь мужчину для Марджи и она уйдет в свой собственный дом.
Мохаммед Афзул фыркнул:
— Деревенские мужчины знают ее слишком хорошо. Я пытался подкупить троих из них, чтобы женились, но потерпел неудачу. А что касается переезда, то она не хочет. Думаю, боится потерять авторитет в другом доме.
Анне-Лиз, кажется, заметила их присутствие. Тотчас прекратив танец, она покраснела, ее длинные ресницы стыдливо опустились на вспыхнувшие щеки. Дети тоже растерянно остановились, а потом помчались к лесу. Мохаммед Афзул весело помахал Анне-Лиз:
— Вы не должны быть такой скромной! По правде, вы можете быть придворной танцовщицей.
Все больше краснея, она уже совсем было собралась ему ответить, но вспомнила, что рядом дети. Продолжая краснеть, она тихо стояла, пока мужчины приближались к ней. Мохаммед Афзул толкнул Дерека в бок и сказал на урду и слишком быстро, чтобы Анне-Лиз не могла понять:
— Правда, она бриллиант… и лишилась речи от смущения. Ты действительно счастливый. — Довольно засмеявшись, он отправился к себе домой.
Дерек, в простой крестьянской одежде из хлопка, стоял и улыбаясь смотрела на Анне-Лиз. Его сильные руки держали черенок лопаты, лежавшей у него на плече. Рубашка была расстегнута до пояса, и Анне-Лиз видела его вспотевшую кожу, загорелую, как у местного жителя. Его зубы были белыми, как чалма, обмотанная вокруг головы. Он подошел, и она почувствовала запах гвоздики, которую он жевал по утрам, чтобы почистить зубы. Сердцу Анне-Лиз вдруг стало тесно в груди.
— Мохаммед Афзул говорит, что я счастливый человек, потому что у меня такая послушная жена, — сказал Дерек на хиндустани на случай, если дети еще поблизости, потом быстро нагнулся и нежно поцеловал ее. Он лишь усмехнулся, когда она оттолкнула его испуганно. — Теперь мы должны сделать последнюю попытку полюбить друг друга.
— Я никогда не говорила, что не люблю тебя, — пробормотала она, глядя на него. — Я просто сказала, что не выйду за тебя замуж. — Она быстро подошла к ткацкому станку и начала подбирать мотки ярко окрашенного хлопка.
Он пошел за ней.
— А это не лицемерие под влиянием обстоятельств?
— Конечно, нет. — Она снова покраснела, ее щеки стали пунцовыми. — Женщины часто не выходят замуж за тех, которых… которых они любят. — Она сложила мотки в подол юбки.
Его пальцы нежно, но твердо сжали ее руку:
— Почему ты так боишься меня? Разве я тронул тебя хоть раз за последние месяцы? Сегодняшний легкий поцелуй был первым нашим… нет, даже не нашим, поскольку ты не вернула мне его.
Она вырвала руку.
— Ты смотришь на меня так, как будто мы все еще любовники. Ты никогда не давал мне забыть, что хочешь меня. Могу я иметь покой?
— Никогда. — Он засмеялся, а потом сказал серьезно: — Мы предназначены друг для друга, Анне-Лиз. Ты знаешь это не хуже меня.
Она хотела уйти:
— Я ничего этого не знаю. Как ты мог сказать Мохаммеду Афзулу и Мардже, что мы женаты?
— Я говорил тебе уже, что они не поймут, как мы можем быть вместе, если не женаты, — его глаза озорно блестели. — Я думаю, это мудрый обычай.
— А я думаю, это подло с твоей стороны. Ты воспользовался ситуацией.
Он слегка нахмурился, его глаза потемнели:
— Пока что я ничем не воспользовался. Ты научилась стыдливости после того, как мы стали любовниками. Однажды ты отдалась мне так же естественно, как весной расцветает нарцисс. Если я украл у тебя это удовольствие, тогда я действительно подлец. Интересно, — он вскинул голову, — сколько в твоем негодовании истинной стыдливости и сколько женской ревности?
Поколебавшись, она ответила гордо:
— Не знаю, но надеюсь, мною управляла не злоба. Я тронута тем, что ты пустился так далеко, чтобы найти меня, и я благодарна тебе за то, что ты спас мою жизнь в Алигаре и до сих пор защищаешь меня, но я чувствую, что правильно сделала, выйдя замуж за Конрана.
— Почему? Ну, почему ты такая упрямая? — Он сжал ее плечи. — Согласись, Анне-Лиз, ты не должна была выходить замуж за Конрана, я твердо в этом уверен.
Она отвела глаза:
— Почему ты так говоришь?
— Потому что ты выплакала все глаза и плачешь каждую ночь с тех пор, как он умер. Ты не настолько любила его, чтобы впасть в такое горе. Здесь должна быть другая причина.
Она свирепо посмотрела на него:
— А какая еще причина здесь может быть?
— Вина. Ты хотела быть девственной для него, а не была. Ты хотела любить его и забыть меня, но не смогла. Ты ожидала чуда через два дня, а если нет, то через два года… только у тебя не было двух лет с ним, не так ли?
— Остановись! — закричала она. — Ты пытаешься с помощью своих чар снова затащить меня в постель… но я никогда не сделаю этого снова, Дерек. Я не…
Она не успела договорить — его губы приникли к ее устам. Он целовал ее крепко и долго, и ее маленькие кулачки, колотившие его, постепенно разжались. Ее тело ослабло и стало податливым, а губы
