Я молча кивнул, ибо меня уже окутал кокон голубой пилюли. Порезанная рука чертовски болела, и ныли мышцы плеча. Стена была высокой, и взбираться по ней оказалось нелегко. Но разум был расслаблен, а сознание дремало где-то поблизости.
ГЛАВА 19
На следующей неделе по пути в Неаполь, лишь только автострада повернула от Рима на юг, как я уснул в ватиканском автобусе, прислонившись головой к окну. Я изрядно подлечился благодаря неустанным заботам Михаила Ивановича, опекавшего меня с раннего утра и до спускавшихся на горы сумерек, когда ежевичная граппа брала реванш. Когда подбородок Михаила начинал утопать в его бороде, я тащил нас обоих спать. Первые несколько дней я спал по двенадцать часов. Понемногу я почувствовал, что мои мозги приходят в норму. К пятому дню у меня закончились голубые пилюли, и, когда я сказал об этом Ивановичу, он ответил, что нет причин для беспокойства.
Я так и не рассказал ему, что все время, проведенное в горах, продолжал проигрывать в голове смертельное проклятие, которое Патрисио Кабальеро наложил на меня, когда я вел его к виселице. После бойни на кладбище — прицел, мишень, готовность, пуск — я был уверен, что никого из Кабальеро, кто мог бы объявиться и начать разыскивать меня, больше не осталось. Но, видимо, одного я упустил. Что ж, упустил — значит упустил.
По возвращении в Рим я отправился прямо в больницу. Лютер выглядел бледным, старым и уставшим. Но он был жив, даже очень. Когда я вошел, Лютер сидел на постели и читал «Ритуал». Он тут же просиял от радости:
— Пол! С возвращением.
Когда охранявший его монах ушел в поисках капуччино, Лютер смерил меня оценивающим взглядом.
— Как ты? Я беспокоился о тебе.
Обо мне!
— Я в порядке. Это ты…
— Я ходячее чудо, так меня уверяют. Больничный священник просто в шоке, и все монахини. Врачи не знают, что и говорить. Это здорово, если не считать того, что так не бывает. Ничего чудесного, просто один упрямый сукин сын выжил, получив очередную пулю…
— Лютер, я не знаю, как сказать, но я твой должник…
— То же самое я сказал Его святейшеству, когда он прокрался сюда как-то ночью. Я сказал: «Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы удостовериться в своем чуде, Ваше святейшество», и он рассмеялся. «Лютер, — сказал он, — люди умирают тогда, когда того хочет Господь. У Него, наверное, на твой счет задумано нечто большее». Я сказал: «Конечно, я не хотел умереть, прежде чем меня рукоположат, зато теперь я священник».
Я одобрительно кивнул. Папы должны разбираться в церковных тонкостях.
— И как был папа?
— Прекрасно. Мы поговорили несколько минут, и он ушел. Он приехал на мотороллере, Пол, веришь? На нем был большой шлем. Никто не обратил на него внимания. Может, он оставил Диего внизу. Во всяком случае, надеюсь. Мне бы не хотелось, чтобы он разгуливал так…
Он замолчал, и я понял, что его рана болит. Оставалось сказать только одно.
— Лютер, этот выстрел был предназначен мне. Я… мне нужно рассказать тебе кое-что о себе…
— Пол, послушай. Я заметил стрелка краем глаза: молодой, в красной бейсбольной кепке с длинным козырьком, он стоял в дверном проеме. Стрелял в меня, потому что я был первой, самой удобной мишенью. Любой из нас мог стать его жертвой. Или оба. Так что береги задницу.
В офисе Треди придумали для меня бессмысленную и расплывчатую должность, чтобы я мог сопровождать его во время коротких визитов в Неаполь, и мне пришлось два часа ехать в автобусе, который вез ватиканскую свиту и агентов безопасности из Рима в Неаполь.
По пути, облаченный в свой великолепный и не совсем священнический черно-белый костюм, я увлеченно читал опубликованное в «Мессаджеро» сообщение о том, что папа намеревался причислить к лику святых монахиню, жившую в тринадцатом веке, которая, видимо, предпочла умереть, но остаться добродетельной. В другой заметке с первой полосы приводились слова начальника пожарной команды, который утверждал, что пожар, возникший в результате поджога, причинил ущерб штаб-квартире «Священных Ключей». Подумать только.
В должное время автобус с ватиканской свитой и два замыкавших колонну автобуса с журналистами въехали под жарким средиземноморским солнцем на итальянскую авиабазу на севере города. Долгие автобусные поездки — не для Его святейшества. Когда мы въехали в шумный Неаполь, папа присоединился к нам на вертолете и возглавил колонну в своем папамобиле. Это привилегия папы. К тому же так безопаснее.
На территории базы находился VIP-бар, но большинство моих собратьев-прелатов проигнорировало предложенные бутерброды и манящие бокалы белого вина. Вместо этого они все как один направились в туалет. Визиты папы могут обернуться мучительной проверкой на терпение для стареющих мужчин в длинных одеждах. Уборные на дороге встречаются не часто и располагаются на большом расстоянии друг от друга. Я мыл руки, когда в зеркале над раковиной увидел знакомое лицо и, обернувшись, обнаружил епископа Беккара, главу «Священных ключей», ожидавшего своей очереди.
— Доброе утро, ваше превосходительство. Как дела?
— Хорошо, спасибо.
Когда я приходил к нему с Франко Галли, на мне была светская одежда, и тем не менее он мгновенно понял, кто я. Я ему не нравился, но он не знал и половины всего.
— Полагаю, вы тоже чувствуете себя неплохо.
Не часто в двух предложениях можно выразить столько лицемерия.
— Сожалею о вашем несчастье, — сказал я.
— Господь всем нам посылает испытания. Надо терпеть, — сказал он с натянутой улыбкой, которой желал превратить меня в соляной столб.
Постепенно визиты папы стали несколько напоминать вальс. Иногда добавлялось какое-нибудь нововведение, но в основном все происходило на раз-два-три. В Неаполе в плотном кольце охраны Треди отправится в кафедральный собор на встречу с местными священниками и монахинями. Затем — обед с местными знаменитостями и лидерами других религиозных конфессий, потом главное событие — месса в Палаццо Реале, в сердце старого Неаполя. Затем он уделит какое-то время молодежному собранию и отправится на вертолете домой, чтобы поспеть в Ватикан к ужину. А те из нас, кто поедет на автобусе, будут надеяться попасть домой до полуночи или плотно поужинать в пути.
Я вышел из бара на бетонированную площадку, где расположились репортеры, ожидавшие прибытия папы, который должен был появиться в не слишком похожем на военный вертолете, выпрошенном на день у итальянских военно-воздушных сил. День был чудесный: всего несколько пухлых облачков на небе.
С большого расстояния я видел, как в Неаполитанском заливе отражалось солнце, а вдали возвышался величественный конус Везувия.
Не заметить Марию в толпе репортеров было невозможно. Она распустила волосы, и черные локоны каскадом струились по спине. Мария была оживлена и раскована. Будучи циником средних лет, не нуждавшимся в доказательствах, я списал это — с завистью и надеждой, что это так, — на то, что у нее появился приятель. Возможно, я ошибался, и под новым внешним видом билось все то же горячее сердце духовной наставницы.
— Брат Пол, как поживаете? Я надеялась увидеться с вами сегодня. У вас есть свободная минутка?
Чтобы убедиться, что есть, она потянула меня за руку в тихий уголок.
— Поездка пошла тебе явно на пользу,
