отсутствия свободных войск оборонительных позиций на Алам-Хальфе не было.
Я много размышлял о том, что слышал о танковых сражениях в пустыне, и у меня сложилось впечатление, что Роммелю нравились атаки наших танков. Он располагал свою бронетехнику позади противотанкового заслона, уничтожал значительную часть наших танков, после чего переходил в атаку, и поле [110] боя обычно оставалось за ним. Я решил, что этого больше не повторится, если Роммель нанесет удар до того, как мы сами начнем полномасштабное наступление. Я не собирался посылать наши танки на его противотанковые орудия. Принял решение, что мы будем твердо стоять в Аламейне и на хребтах Рувейсат и Алам-Хальфа и позволим войскам Роммеля обломать зубы о наши оборонительные рубежи. Я хотел втянуть Роммеля в позиционное сражение, чтобы его танки пошли в атаку на нашу бронетехнику, зарытую в песок на западных склонах хребта Алам-Хальфа.
В этот день, находясь на южном фланге, я встретился с генералом, который командовал 7-й бронетанковой дивизией, знаменитыми «Крысами пустыни». Мы обсудили скорое наступление Роммеля, и он сказал, что у него только один вопрос: кто поведет танки в бой? Генерал полагал, что это право оставят за ним. Я ответил, что танки в бой не пойдут. Они будут стоять на стационарной позиции, с тем чтобы теперь уже Роммель попытался взломать противотанковый рубеж. Такая идея не приходила ему в голову, и он приложил немало усилий, чтобы отговорить меня от нее.
Когда в тот вечер я вернулся в расположение штаба, у меня уже сложился план укрепления наших позиций в Аламейне. Я решил сделать эти позиции настолько мощными, чтобы мы могли готовиться к большому наступлению, не волнуясь о том, начнет Роммель свою атаку или нет. Разведывательная информация свидетельствовала о том, что наступление Роммеля начнется в конце месяца, в период полнолуния. Я хотел начать готовиться к битве при Аламейне раньше и продолжать эти приготовления независимо от того, что предпринял бы Роммель.
Для этого нам требовалось быть сильными, «сбалансировать» войска таким образом, чтобы удары или маневры противника не требовали от нас какой-либо перегруппировки. Именно такую цель я ставил перед собой: отражать наступления Роммеля, не прекращая приготовлений с собственному наступлению.
Я обсудил эту проблему с де Гинганом, и мы решили обратиться в штаб ближневосточной группировки с просьбой немедленно прислать в 8-ю армию 44-ю дивизию, чтобы она заняла позиции на Алам-Хальфе. После того как целая дивизия оседлала бы этот [111] горный хребет, зарывшись в землю и располагая достаточным количеством бронетехники, которую никто не собирался посылать в безрассудные атаки, я мог не беспокоиться за этот участок фронта. Я попросил направить на укрепление 8-й армии и другую дивизию, 51-ю, части которой уже начали прибывать в Суэц. Детали тактического плана мне хотелось переложить на командира 13-го корпуса. Но на тот момент эта должность оставалась вакантной. Я решил попросить Александера незамедлительно вызвать из Англии генерала Хоррокса и назначить его командиром 13-го корпуса. Хоррокс в свое время командовал батальоном в моей 3-й дивизии. Когда я получил под свое начало корпус, то назначил его сначала командиром бригады, а потом и дивизии. Теперь я хотел, чтобы в моей армии он командовал корпусом. Знал, что лучшего человека мне не найти, так оно и вышло: он на все сто процентов подходил для выполнения той задачи, которую предстояло решать 13-му корпусу.
Так что к 15 августа, дню, когда Окинлек приказал мне взять на себя командование 8-й армией, я уже командовал ею два дня, и мы активно двигались в правильном направлении. Более того, решительно взяв в свои руки бразды правления, мы сразу добились подъема боевого духа. И это было едва ли не самым важным достижением, поскольку высокий боевой дух бойца — одна из главных составляющих успеха армии.
С первого дня мы начали подготовку к сражению, которое получило известность как битва при Аламейне. Время поджимало, и я уже знал, что в сентябре от меня потребуют наступательных действий. Но прежде чем перейти к основным моментам подготовки и проведения того сражения, мы должны коротко остановиться на битве у Алам-Хальфы. Именно там отрабатывалась модель оборонительного сражения, и полученные результаты, с поправкой на другие условия, были успешно использованы в Аламейне. По моему разумению, без Алам-Хальфы нам бы не удалось добиться в Аламейне столь блестящих результатов.
Премьер-министр вновь посетил 8-ю армию 19 августа, по пути из Москвы. Я показал ему позиции наших частей, рассказал о планах отражения ожидаемого наступления Роммеля, а также поделился мыслями о нашем наступлении. Он остался на ночь в моей новой штаб-квартире на морском побережье неподалеку [112] от Бург-эль-Араба, куда мы только что перебрались. Перед обедом он искупался в Средиземном море. Купального костюма у него не было, и мне пришлось приложить определенные усилия, чтобы держать прессу на приличном расстоянии, когда он входил в воду в рубашке. Его заинтересовала группа солдат, и он спросил, отчего у них всех такие забавные белые купальные трусы. Мне пришлось объяснить, что в 8-й армии купальных принадлежностей нет ни у кого. Весь день солдаты ходили в шортах и часто без рубашек, отчего их тела стали коричневыми. Так что издалека за белые купальные трусы он принял незагорелые участки кожи, которые обычно находились под форменными шортами! Мы отлично провели вечер в столовой для старших офицеров, а де Гинган сумел даже достать для премьер-министра пристойное вино и выдержанный коньяк.
Когда на следующий день премьер-министр уезжал из расположения 8-й армии, я попросил его сделать запись в моей книге для автографов. Он написал следующее, с учетом того, что я принял командование 8-й армией 13 августа, в годовщину битвы при Бленхейме:
«Пусть годовщина битвы при Бленхейме, знаменующая приход в 8-ю армию нового командующего, принесет ему и его войскам удачу, которую они, без сомнения, заслуживают. Уинстон Черчилль 20 августа 1942 года». [113]
Глава восьмая. Сражение у Алам-Хальфы
31 августа — 6 сентября 1942 г.
В дополнение к плану, который я в общих чертах изложил выше, я довел до сознания личного состава 8-й армии, что не намерен терпеть «нытье». Этим термином я определял тот вид нарушения дисциплины, когда командиры ссылались на самые разные причины, помешавшие им выполнить поставленную перед ними задачу. В 8-й армии существовала тенденция подвергать сомнению приказы вышестоящих командиров. Каждый полагал, что разбирается в том или ином конкретном вопросе лучше своего начальника, и зачастую требовалось приложить немало усилий, чтобы добиться желаемого результата. Я твердо решил положить конец такому положению вещей. Приказы более не служили «основой для дискуссий». Их следовало неукоснительно выполнять.
Что мне теперь требовалось, так это сражение, которое прошло бы в полном соответствии с моими идеями, а не с теми, что исповедовали прежние командиры, воевавшие в пустыне. Более того, оно должно было завершиться нашей победой и пройти перед нашим наступлением, чтобы восстановить утерянное доверие к командованию офицеров и солдат. Только так обеспечивался высокий боевой дух, без которого невозможно одерживать победы в жестоких битвах. Вера в командование во многом определяла успех кампании.
Я получил под свое начало отличных бойцов, и мне не потребовалось много времени, чтобы это понять. 8-я армия состояла из закаленных боями дивизий. Но офицеры и солдаты не понимали, что происходит наверху, и это подрывало их уверенность в своих силах. «Храбрые, но растерянные» — так охарактеризовал их премьер-министр. [114]
Неуверенность вкупе с нытьем, от которого не удалось полностью избавиться (оно являлось одной из причин неуверенности), могли привести к опасным последствиям, а искоренить их могло лишь удачное сражение: сражение, в котором Роммель был бы разгромлен у всех на глазах, да еще с минимальными для 8-й армии потерями.
Сам я атаковать не мог, так что приходилось ждать, пока Роммель предоставит мне такую возможность. Однако для того чтобы использовать ее с максимальной пользой, требовалось правильно смоделировать его наступление и заранее определить, где и как мы нанесем ему поражение. Выяснилось, что эта задача не из сложных.
Моя разведка не сомневалась, что прорыв наших позиций будет осуществляться на южном фланге,
