Аня из Инглсайда

так, словно какое-то великое доброе Существо заключило его в свои золотые объятия. Слегка окрашенные в цвета осени листья деревьев медленно падали на траву, но рыцарски смелые штокрозы были все еще ярки на фоне кирпичной стены сада, а тополя и осины ткали свой волшебный гобелен вдоль дорожки, ведущей к конюшне. Уолтер так погрузился в созерцание окружающей красоты, что беседа швей уже вошла в привычное русло, прежде чем его внимание вновь было привлечено к ним заявлением миссис Миллисон.

— Это семейство славилось своими сенсационными похоронами. Сможет ли кто-нибудь из вас, кто присутствовал на похоронах Питера Кирка, когда-нибудь забыть их?

Уолтер навострил уши. Это звучало интересно. Но, к его большому разочарованию, миссис Миллисон не рассказала, что же произошло тогда. Все, должно быть, либо были на похоронах, либо уже слышали эту историю. (Но почему у них всех при этом такой смущенный вид?)

— Без сомнения, все сказанное о Питере Кларой Уилсон было правдой, но он в могиле, бедняга, так что давайте там его и оставим, — сказала с добродетельным видом миссис Чабб, словно кто-то предлагал его эксгумировать.

— Моя Марианна всегда говорит такие забавные вещи, — вставила миссис Риз. — Знаете, что она сказала на днях, когда мы собирались на похороны Маргарет Холлистер? «Мамочка, — сказала она, — а на похоронах будет мороженое?»

Несколько женщин обменялись чуть приметной улыбкой. Большинство из них не обращали внимания на миссис Риз. Это был единственный способ отделаться от нее, когда она начинала вставлять Марианну в разговор, что она делала неизменно, кстати и некстати. Стоило ее хоть чуть-чуть поощрить, как она могла свести с ума. «А вы знаете, что сказала Марианна?» — было дежурной шуткой в Глене.

— Кстати, о похоронах, — сказала Силия Риз. — Помню одни очень странные похороны в Моубрей- Нэрроузе, когда я была девушкой. Стэнтон Лейн уехал на запад, и оттуда пришло известие, что он умер. Его родня телеграфировала, чтобы тело прислали домой. Но когда оно было прислано, Уоллес Мак-Алистер, гробовщик, отсоветовал им открывать гроб. Похоронная церемония уже началась, когда в дом вдруг вошел Стэнтон Лейн собственной персоной, крепкий и бодрый. Так никогда и не выяснилось, чей там был труп.

— Что они сделали с ним? — поинтересовалась Агата Дрю,

— Похоронили. Уоллес сказал, что нельзя откладывать. Но никто не назвал бы это похоронами — все так радовались возвращению Стэнтона. Мистер Доусон даже заменил последний гимн — вместо «Утешьтесь, христиане» пропели «Дар нежданный», — хотя большинство людей сочли, что все же было бы лучше соблюсти традицию.

— Знаете, что Марианна сказала мне на днях? Она сказала: «Мамочка, неужели священники знают абсолютно все?»

— Мистер Доусон всегда терял голову в трудной ситуации, — заметила Джейн Бэр. — Верхний Глен раньше был частью его прихода, и я помню, в одно воскресенье он, уже распустив паству, вдруг сообразил, что не были собраны пожертвования. Так что бы вы думали, он сделал? Схватил блюдо для пожертвований и побежал с ним по двору. Конечно, — добавила Джейн, — в тот день деньги дали даже те, кто не давал ни до, ни после. Им было трудно отказать священнику. Но такое поведение было едва ли достойно его сана.

— Чем мне не нравился мистер Доусон, — сказала мисс Корнелия, — так это своими немилосердно длинными молитвами на похоронах. Люди, которым приходилось их выслушивать, говорили порой, что завидуют покойнику. Но он превзошел сам себя на похоронах Детти Грант. Я видела, что ее мать уже близка к обмороку, так что мне пришлось хорошенько ткнуть его в спину моим зонтиком и сказать ему, что он молился достаточно долго.

— Он хоронил моего бедного Джарвиса, — сказала миссис Карр, роняя слезы. Она всегда плакала, когда говорила о своем муже, хотя он умер двадцать лет назад.

— Брат мистера Доусона тоже был священником, — сказала Кристина Марш. — Он приезжал в Глен, когда я была девушкой. Однажды вечером у нас в клубе проходил концерт, и брат мистера Доусона, так как ему тоже предстояло выступать, сидел сбоку на сцене. Он был такой же нервный, как сам мистер Доусон, и все отклонял свой стул назад — дальше и дальше — и вдруг упал вместе со стулом прямо через бортик сцены на цветы в вазах и горшках, которые мы поставили возле сцены. Все, что было видно в тот момент, это его ступни, торчащие над помостом. Почему-то после этого происшествия меня никогда не трогали его проповеди. У него были такие большие ступни.

— Похороны неизвестно кого, вместо Стэнтона Лейна, возможно, кого-то разочаровали, — сказала Эмма Поллок, — но это, во всяком случае, было лучше, чем если бы похороны вообще не состоялись. Помните, как перепутали Кромвелей?

Все разразились смехом.

— Давайте послушаем эту историю, — предложила миссис Кембл. — Не забывайте, миссис Поллок, я чужая здесь, и ваши семейные саги мне совершенно неизвестны.

Эмма не знала, что значит слово «саги», но рассказывать она любила.

— Эбнер Кромвель жил возле Лоубриджа на одной из самых больших в тех местах ферм и был в те дни членом парламента. Он всегда считался одной из самых больших лягушек в пруду тори и был знаком со всеми сколько-нибудь влиятельными людьми на нашем острове. Женился он на Джулии Флэгг, чья мать в девичестве была Риз, а бабка — Клоу, так что они вдобавок приходились родней чуть ли не каждой семье в Четырех Ветрах. В один прекрасный день в «Дейли энтерпрайз» появилось объявление: мистер Эбнер Кромвель скоропостижно скончался в Лоубридже, и его похороны состоятся в два часа пополудни на следующий день. Случилось так, что никто из домашних Эбнера не видел этого объявления, а телефонов в те времена в деревнях, конечно, не было. На следующее утро Эбнер уехал в Галифакс на партийный съезд. А к двум часам люди начали прибывать на похороны — пораньше, чтобы захватить хорошие места, так как думали, что приедет ужасно много народу, ведь Эбнер такой видный человек. И действительно народу было полно, уж поверьте мне. На целые мили вокруг его фермы по дорогам тянулись вереницы экипажей, и до трех часов люди все продолжали подъезжать к дому. Миссис Кромвель выбилась из сил, пытаясь убедить их в том, что ее муж не умер. Некоторые сначала не хотели ей верить. Она рассказывала мне потом со слезами, что они, похоже, думали, будто она куда-то спрятала труп. Но даже когда они наконец поверили ей, каждый вел себя так, словно считал, что Эбнеру следует умереть. И они вытоптали перед домом все клумбы, которыми она так гордилась. Вдобавок явилась куча дальних родственников, рассчитывающих на ужин и ночлег, а у нее почти ничего не было приготовлено… Джулия, надо признать, никогда не отличалась предусмотрительностью и бережливостью. Когда Эбнер вернулся домой два дня спустя, он нашел ее в постели в нервной прострации, и ей потребовался не один месяц, чтобы оправиться. Она шесть недель ничего не ела… ну, почти ничего. Я слышала от других, будто она говорила, что ее страдания не могли бы быть больше даже в том случае, если бы это в самом деле были похороны. Но я никогда не верила, что она действительно сказала это.

— Кто знает? — сказала миссис Мак-Крири. — Люди говорят иногда такие ужасные вещи. И когда они взволнованы, им не скрыть их истинных чувств. Сестра Джулии Кларисса пела в хоре, как обычно, в первое же воскресенье после смерти своего мужа.

— Разумеется, даже похороны мужа не могли надолго огорчить Клариссу, — заметила Агата Дрю. — В ней не было никакой солидности. Вечно-то она пела и танцевала.

— И я всегда пела и танцевала… на берегу, где меня никто не видел и не слышал, — сказала Майра Муррей.

— Но с возрастом вы поумнели, — возразила Агата.

— Не-ет, поглупела, — вздохнула Майра Муррей. — Слишком глупа теперь, чтобы танцевать на берегу.

— Сначала они думали, — продолжила Эмма, не позволив увести разговор в сторону и оставить историю незаконченной, — что объявление было чьей-то шуткой, так как Эбнер за несколько дней до этого проиграл на выборах. Но оказалось, что оно относилось к Эймосу Кромвелю — он жил в лесах по другую сторону Лоубриджа и не имел никаких родственников. Вот тот Кромвель действительно умер. Но прошло много времени, прежде чем люди простили Эбнеру то, что он их так разочаровал, если вообще