– Ваше поведение могло показаться просто варварским, майор Уокер. А для скромной англичанки и подавно.
– Никогда не стоит судить о книге только по ее обложке, мисс Энсон, – поддразнил он, взял ее руку и, слегка пожав пальцы, припал к ним губами.
Но она отдернула руку, и он проклял свою торопливость. Ему еще понадобится море терпения, чтобы помочь ей преодолеть свой страх. И он мудро предоставил событиям идти своим чередом – торопиться некуда, впереди целая жизнь.
Как бы то ни было, но он начал ухаживать за нею, и самым изысканным образом, – и впоследствии она даже не смогла вспомнить, как именно это началось. Несколько раз на день он присылал ей цветы. Спускаясь к завтраку, она находила на столе миниатюрные подарки – то отрез шелка, то бархатную коробочку с золотой цепью и кулоном. Погода улучшилась, и она часто гуляла с Филлис по саду. Ее здоровье стремительно возвращалось, кожа стала шелковистой, глаза ясными, а тело округлилось, словно и не было той изможденности и худобы.
Когда она посчитала, что набралась достаточно сил, она отправилась на кухню к Анри, чтобы подробно расспросить про куклу Вуду. Поначалу он вообще не хотел об этом говорить.
– Но ведь мне надо знать, – настаивала она, и лицо ее разгорелось от духоты и от жара печи, в которую она сунула ломтик хлеба.
– Не сидите так близко к печи, миссис Кэтрин, – пробурчал Анри, смущенный ее расспросами. – Вы испортите личико.
Его помощники усердно трудились. Он слышал, как они перекликались под перестук ножей. Тогда он наклонился вплотную к Кэтрин и вполголоса описал, как выглядела кукла:
– О, она была превосходно сделана, мамзель. Прямо-таки мастерская работа. И одета кем-то, кто хорошо управляется с иголкой да с ниткой. Вся такая розовенькая, мягкая, а платье – ну чистая копия бального платья, какое впору разве что принцессе. Сроду я такого не видел.
…Мадам Ладур и Элиза, все время с корзинкой для шитья, иголки так и сверкают, так и мелькают над вышивкой. А вместо нее – кусок розового шелка, отрезанный от нижней юбки Кэтрин, от той самой юбки, в которой она танцевала на балу… Элиза, забравшая ее вещи под предлогом, что нельзя оставлять обноски слугам… Локон ее волос (не был ли в заговоре с ними и Поль Сорель?) и многое другое, о чем шепотом поведал ей Анри: вещи, которые должны были связать куклу с живой плотью.
Она вся покрылась гусиной кожей. Ведьмы! Все они на поверку оказались ведьмами!
– Вы сожжете свой тост, мамзель. Или вам нравится кушать уголья?
Она вытащила хлеб из пламени и стащила с вилки, обжигая пальцы. Слезы застилали ей глаза.
– Ох, Анри! А ты уничтожил ее? Теперь я в безопасности?
– Уж конечно, мамзель. Нечего вам бояться. Мы с доктором Хоком разделались с ней как надо. Ее больше нет.
Ее глаза, влажные от слез, засияли в отблесках пламени:
– Правда?
– Чтоб я сдох на этом самом месте! – авторитетно поклялся большой хунган и искусный повар. – И я и впредь буду заботиться об вас, миссис. Вы уж лучше поверьте мне на слово. Вот только одного не стоит вам делать – близко подходить к Валларду.
Кэтрин содрогнулась. Последнее место на земле, куда бы она могла отправиться, были эти руины, где ужасом был пропитан каждый камень. Она достала что-то из кармана.
– Анри, а что мне делать вот с этим?
Он взглянул на любовный талисман, лежавший на ее ладошке.
– Он теперь для вас безвредный, но все же лучше его сжечь.
Он взял грис-грис и швырнул его в огонь.
Деклан всегда был рядом, готовый прийти на помощь, и держал себя в ежовых рукавицах, прекрасно понимая, что одно неверное движение может свести на нет все, чего он уже добился. Временами он исчезал надолго, не предупреждая заранее, и отсутствовал ровно столько, чтобы Кэтрин успела по нему соскучиться, так что его неожиданное возвращение воспринималось с радостью.
Постепенно они привыкли проводить вместе большую часть времени – иногда с Седриком, иногда вдвоем, поскольку его светлость то и дело уезжал в Новый Орлеан, пока однажды не вернулся вместе с Фени, из которой получилась превосходная подруга Кэтрин. Во время их длительных, откровенных бесед с глазу на глаз Кэтрин мало-помалу стала снова верить в хорошее в людях – особенно в мужчинах. Фени могла быть иногда циничной, но она никогда не падала духом. Она не скупясь делилась с Кэтрин опытом жизненных взлетов и падений.
Наступило и прошло Рождество, и однажды вечером в сумерках Деклан с Кэтрин прогуливались на «Ручье Делано» вокруг особняка – старинного добротного колониального дома, который очень нравился Кэтрин. Она проводила уик-энд вместе с Филлис, однако служанка убоялась холода и предпочла укрыться в комнате. Деклан с Кэтрин вошли в гостиную.
Гостиная была обширной, но уютной, просто, по-мужски обставленной: картины со сценами охоты на стенах, охотничьи трофеи, ружья, ягдташи и подставка для трубок. Кэтрин сидела за большим письменным столом возле окна, держа в пальцах перо. Деклан покинул свое кресло, стоявшее возле камина, подошел к ней и заглянул через плечо.
– Вы заняты? – Он чувствовал сладковатый дымок от дров в камине, он чувствовал крепкий аромат кофе из чашки, стоявшей перед нею на столе, но его волновал иной запах. Ее. Ее шелкового платья, ее волос.
– Я пишу письмо миссис Даулинг, старой подруге, которая живет в Риллингтоне. – Ее перо запнулось, а потом и вовсе замерло. Еще до того, как это произошло, она уже знала, что он сейчас обнимет ее.
– Кэтрин, – прошептал он.
