Тем временем Вероника любовалась результатами своего труда. Только что она прицепила к карнизу плотные цветастые занавески, которые два часа назад сняла с окна в кухне. «Если для мужчины символом дома является кресло, где он может почитать газету, что для женщины это, безусловно, кухня, – рассудила сеньора Монтейро. – Пусть занавески будут у дочери, а я… Ну что же, если у Габриэля Альварадо остался ко мне хоть какой-то интерес, его можно поздравить. Он получил прекрасную возможность подглядывать за мной».
Вероника с удивлением осознала, что мысль о Габриэле не вызвала в ней прежнего волнения. «Конечно, время идет, – вздохнула она, – и скоро я буду вспоминать знакомство с ним как один из забавных эпизодов моей жизни». Вместе с тем она испытывала чувство сожаления.
«Это оттого, что я рассуждаю о Габриэле как о потере», – пришла к выводу Вероника. Она посмотрела на дочь и покраснела. Нет, нельзя тратить душевные силы на любовные переживания. Она обязана целиком посвятить себя дочери!
Вероника вновь окинула палату довольным взглядом.
Двое рабочих вешали на стену набросок Ренуара.
– Осторожно! – подскочила к ним сеньора Монтейро, когда один из рабочих, вбивая в стену гвоздь, едва не заехал по краю рамы молотком. – Эта картина стоит во много раз больше, чем вы оба сможете заработать за всю жизнь!
Рабочие одновременно хмыкнули, как показалось Веронике, с недоверием.
– Да-да, не сомневайтесь, дорогие мои, – гордо вскинула голову сеньора Монтейро. – Не говорю вам истинной цены только потому, что вам незачем знать такие подробности. Будете плохо спать по ночам.
– Мама, – раздался тихий голос дочери, – я устала. Пусть они выйдут.
Вероника стала немедленно выпроваживать рабочих.
– Спасибо, спасибо, а теперь идите. Пожалуйста, быстрее, разве вы не видите, больная устала?..
– Сеньора Монтейро, ведь мы еще не повесили картину…
– Не беда, дайте ее мне. – Вероника положила картину на диван. – Ну вот, а теперь – до свидания.
– Но вы еще не расплатились с нами, – напомнил старший.
– Ах, извините! – Вероника на несколько секунд вышла с грузчиками в коридор, откуда вернулась, сияя.
– Ну что, мама, – встретила ее вопросом Валентина. – Все денежки отдала?
– О чем ты говоришь?! – расстроилась Вероника. – Я ничего для тебя не пожалею!
Дочь скептически улыбнулась.
– Мама, мне помнится один телефонный разговор… – Она сделала паузу, потом махнула рукой. – Ну да ладно! Не будем сейчас об этом, поскольку у нас есть гораздо более важные темы для разговора… Мама!
– Что, дорогая? – Вероника почувствовала, что дочь хочет спросить о чем-то, что ее мучает. И не ошиблась.
– Скажи, ты в самом деле веришь в то, что я выйду из этой палаты, или устраиваешь уют в камере для пожизненного заключения?
Вероника, не торопясь с ответом, медленно приблизилась к кровати и села.
– Валентина, – она положила ладонь на руку дочери и заглянула в ее глаза, полные слез, – ты уверена в том, что твоя болезнь неизлечима?
Валентина внезапно почувствовала, что у нее нет сил сказать ни «да», ни «нет». Она лишь всхлипнула.
– Послушай меня, – продолжала Вероника. – И сеньор Хорхес, и сеньор Альдо говорят примерно одно и то же. Но я устала слушать их объяснения и, самое главное, ждать от них результата. Поэтому я приготовила тебе сюрприз.
– Сюрприз? – недоверчиво переспросила Валентина. – Я уже забыла, что от жизни можно ждать сюрпризов… По крайней мере – приятных.
– И тем не менее, – в голосе Вероники зазвучали торжествующие нотки. – Речь идет о мистере Фрэнке Ричардсоне, специалисте по онкологическим заболеваниям, который был приятелем твоего отца.
Валентина нахмурилась.
– Ах, вот ты о чем! Ну что же, может быть… – Вдруг она встрепенулась и спросила с явно заинтересованным видом: – А что, сеньор Ричардсон будет проездом в Мехико?
Вероника решила сказать правду.
– Нет, Валентина, Фрэнк, судя по всему, сейчас у себя дома, то есть в Нью-Йорке. Я попробую пригласить его сюда, чтобы он поставил тебе диагноз, которому можно будет верить.
– Ты полагаешь, это будет лучше? – с горечью произнесла дочь.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Вероника.
– Ну, если диагноз будет окончательный… Ведь если сеньор Ричардсон скажет, что у меня рак, не останется никакой надежды.
Мать не нашлась, что ответить.
– И стоит ли беспокоить людей за тридевять земель отсюда? Разве судьба какого-то одного человека стоит таких хлопот и забот? Что значит моя болезнь в сравнении с теми несчастьями, которые каждый день
