Вероника застучала ладонью по стойке:
– Но уже начало одиннадцатого. Вы и так опоздали на несколько минут! Сейчас же сделайте моей дочери укол!! Ее мучают боли! Почему она должна терпеть?..
Девушка застыла, недоуменно глядя на Веронику, и та обратилась ко второй сестре.
– Будьте добры, поймите меня, уже более десяти часов… Почему моя девочка должна мучиться?..
Светловолосая медсестра продолжала сидеть.
– Простите, – сказала она, – ваша дочь – не моя больная…
– Что? – вскричала Вероника. От досады она топнула ногой. – Вы разве не понимаете? Моей дочери больно! – Ее крик разнесся по всему этажу. – Уже десять часов! Даже больше десяти!! Почему вы не делаете укол?! Я спрашиваю, почему вы не делаете укол? Почему моя девочка должна терпеть боль?..
Обе девушки вскочили со своих мест, но остались неподвижно стоять, словно крик посетительницы их загипнотизировал.
Тогда Вероника подлетела к темноволосой медсестре и затрясла кулаками перед ее лицом.
– Вы что, не понимаете?! Не стойте, как истукан!! Мой дочери больно, и от этой боли ее спасают только ваши уколы!.. Немедленно сделайте ей укол, немедленно! – Вероника чувствовала, что еще немного и силы покинут ее, но вот девушка, будто очнувшись, сорвалась с места и кинулась за шприцем.
Вероника посмотрела ей в спину, потом перевела взгляд на светловолосую медсестру.
– Извините, – с трудом прошептала женщина. Грудь ее тяжело вздымалась, внутри все дрожало. – Извините, – повторила она.
Едва держась на ногах, Вероника добралась до скамейки и без сил опустилась на нее. «Так нельзя. Я как выжатый лимон, – мелькнула мысль. – Сражаюсь за свою дочь, а они мучают ее, все в этой больнице мучают ее, начиная с доктора Альдо и кончая этими розовощекими, похожими на кукол медсестрами… Это просто ужасно! Почему я до сих пор не созвонилась с Фрэнком? Чего я еще жду?.. На что надеюсь? Ведь через несколько дней будет поздно…»
Страшно болела голова, но сердце постепенно успокаивалось. Вероника поставила перед собой ясную цель. «В конце концов, Мехико от Нью-Йорка не так уж далеко… Не может же моя дочь умереть только из-за того, что я не знаю английского языка…»
Во всем была виновата ее нерешительность. Некоторые могли утверждать, что это чисто женская черта характера, но Вероника так не считала.
Она относила нерешительность к одной из общечеловеческих черт, которые не украшают ни мужчину, ни женщину.
Приступы нерешительности Вероника испытывала не раз и всегда оправдывала себя тем, что все равно уже ничего изменить нельзя.
В данном случае рассуждения сеньоры Монтейро сводились к следующему:
«Я все-таки вытащила дочь из этой глуши… Я поместила ее в столичную больницу, причем не в какую- нибудь, а в самую лучшую. Стоило только посмотреть на палату, которую отвели моей дочери, чтобы сделать вывод: в этой больнице все должно быть на высшем уровне… Ну допустим, мне не слишком понравился доктор Пабло Альдо. Но кто я такая, чтобы подозревать этого человека в некомпетентности? Он бы не работал в столице, если бы был плохим специалистом. Он обязательно вылечит мою Валентину!»
Считала нецелесообразным беспокоить Фрэнка Ричардсона и сама Валентина. Пожалуй, это было главной причиной того, что за целый месяц Вероника так и не связалась с американцем. Нельзя сказать, что она вообще не звонила. Но и настойчивости не проявляла. К тому же Фрэнк, насколько помнила Вероника, по его собственным рассказам, мало времени проводил дома. Правда, это было двадцать лет назад, но он уже тогда был крупным и весьма уважаемым специалистом в своей области. А теперь взлетел так высоко, что львиную долю времени проводил в разъездах: в знаниях и опыте доктора Ричардсона нуждались во всех уголках земного шара.
Хосе с детьми жил у своей матери, которая после смерти его отца осталась одна. Для матери Хосе внуки были огромным утешением и радостью. К тому же Хосе совсем не хотелось жить под одной крышей с тещей.
Будучи избавленной от хлопот о внуках, Вероника могла все свое время посвятить дочери.
Однажды, вернувшись из больницы, сеньора Монтейро застала в своем доме Хосе с детьми, а также подругу Валентины, Марианну. И, что было совершенно неожиданно, здесь же находился Федерико Сольес.
От гостей не укрылось, что хозяйка дома удивлена, хотя она и постаралась приветливо улыбнуться им.
– Какой приятный сюрприз… – несколько растерянно проговорила Вероника. – Чем обязана столь многочисленным гостям?
Хосе молча отвел взгляд.
– Как хотите, сеньора Монтейро, – решительно произнесла Марианна, – но я считаю, что вы не можете оставаться в одиночестве сейчас, когда вам так тяжело. Отныне я буду каждое утро приходить к вам и мы вместе будем отправляться в больницу к Валентине. Если человеку плохо, окружающие должны помогать ему.
Вероника с изумлением уставилась на подругу дочери. Услышать такие слова от нее было полнейшей неожиданностью. Неужели это та самая Марианна, которую Вероника одно время выносила просто с трудом?
– Бабушка! – закричал Энрико. – И мы говорили папе, что хотим быть вместе с тобой! Поэтому мы здесь.
Вероника перевела взгляд на внука и прослезилась, нисколько не смутившись оттого, что ее назвали бабушкой при Федерико Сольесе.
