Убийца с крестом

выруливать со стоянки.

– Да нет, сам Стэн, в общем-то, неплохой малый, мне кажется. К сестре очень добр, и вообще. Но вот со всеми остальными из людей его круга я что-то не в ладу. Как-то в прошлом году пошел я к нему на вечеринку. В октябре, кажется, это было. Там, в Бель-Эйр, у Стэна с Эвелин. Ты дом их не видел? Нет? Ну и дом, я тебе доложу, Джек! Ха! Не дом, а целый особняк! Подстригая цветочки, на такой дом не заработаешь, это уж поверь мне. Четыре этажа. В доме четыре этажа, представляешь! О чем это я? А, ну так вот, пришел я к нему на вечеринку. Посидел на софе, выпил немного с друзьями Стэнли. Один из гостей был Ори – его брат. Не знаешь Ори? Нет? Ну ладно. В общем, говорит он с британским акцентом, прямо как англичанин. Я и говорю, мол, что и понятия не имел, что Ори англичанин – ведь остальные-то в семье совсем не так разговаривают. А Ори отвечает, что учился в Англии – в Оксфорде. Ну я спросил, а когда? Так ты можешь представить – аж в пятьдесят девятом! Проучился всего-то год, и это тридцать лет назад, а акцент до сих пор! Ну я подумал, что говорить с этим пижоном, который косит под англичанина! Решил я поговорить с другими ребятами. Хорошие вроде бы люди. Ну, это сначала мне так казалось. Болтали они о том о сем, что со всем миром неладно, что с Америкой неладно. Рейган у них козел. Дейкмеджян[30] тоже козел.

Все козлы, если их послушать. Ну, у меня-то тоже свое мнение имеется. Как и у всех, правда ведь? Когда в разговоре возникла пауза, решил я вклиниться. И вот говорю, что во всем виноваты шварцеры и профсоюзы – это они страну загубили.

Тут Чарли остановился и взял Джека за руку.

– Джек, ты бы видел, как они отреагировали! Как будто я принес бутерброд с ветчиной на еврейскую свадьбу. Вроде как я пернул, и у них хватило такта, чтобы сделать вид, что они как бы не заметили этого!

Они пошли дальше.

– Ну, значит, через минуту они продолжили свои дебаты с таким видом, словно меня там и не было. Ладно, думаю, понял ваш намек. Помалкиваю себе, виски потягиваю, не хотите со мной говорить – ради Бога! Кому вы нужны, правда ведь? Но не тут-то было: один такой маленький поц[31] – как его там – забыл, ну так вот, этот недомерок, этот фёйгель[32] начинает нести чушь в том духе, что, мол, вторжение Израиля в Ливан – это все равно что нападение Германии на Польшу. Ну, ты представь себе! Потом этот маленький шмок[33]  объявляет, что Израиль, видите ли, обходится с арабами ничуть не лучше, чем Гитлер обходился с евреями, и что Бегин даже хуже Гитлера, потому что корчит из себя праведника. А Израиль – это плохая шутка, которую измученный комплексом вины западный мир навязал после Второй мировой войны исконному населению Палестины. Джек, ну я просто не верил своим ушам! И все эти шмоки с ним соглашаются: «Правильно!», «Совершенно верно». Джек, мне начинает казаться, что я на митинге ООП. Или Арабо-Американской лиги. Боже мой, да Арафат для этих идиотов герой! Каддафи у них герой! Джек, я оглядываюсь по сторонам и не верю глазам своим: кругом одни евреи! Ну, хоть убей, я не мог поверить, что все это взаправду!

Они встали в конец длинной очереди, тянувшейся к дверям банкетного зала. За ними сразу же стали другие гости – они отирали пот и обмахивались веерами, жалуясь на несносную жару. Двигалась очередь медленно.

– Ну так вот, ты ведь меня знаешь, я всегда называю вещи своими именами. Я не умею держать свою пасть на замке, а тут еще этот кретин такую чушь несет. Ну я и сказал этому пустозвону, что он болтает о том, чего не знает. Сказал, пусть снимет штаны, и взглянет на свой обрезанный поц, и вспомнит, кто он такой есть на самом деле, – ведь если дойдет до этого, как знать, может, и дойдет, то все эти громилы и чернорубашечники именно это и сделают с ним первым делом! Они всегда так поступали. И еще я сказал, что и он, и все евреи на свете должны каждый день благодарить Господа за то, что есть на земле место, куда они могут уехать, если вдруг дела пойдут плохо у них дома. Даже у нас, не дай Бог, конечно! Смотрел сегодня новости с утра? Может, по радио слышал?

– Про синагогу «Бет Ахим»? Это которая на Беверли-Хиллз? Да, видел.

– Значит, понимаешь, куда я клоню. Это может случиться везде. Везде! Ну, я и говорю этому маленькому гонифу[34] – а раз он из этих друзей-юристов Хоуи, то он скорее всего гониф, – чтобы он заткнулся и возблагодарил Царя Небесного, что через две тысячи лет вновь восстал Израиль, сильный и гордый!

И что ты думаешь, Джек? Этот недоносок засмеялся. Надо мной засмеялся! Говорит мне, кто я такой, чтобы ему лекции по политике читать? Ах, так?! Кто я такой? Кто я такой, значит? Ну, ладно, скажу тебе, кто я такой: я тот самый старый пердун шестидесяти лет, который сейчас даст тебе такого пинка под зад, что ты долетишь до Бенедикт-Каньона! Вот ты смеешься, Джек, а ты бы видел этого жалкого червяка, когда он сиганул от меня через всю комнату! Прямо как заяц. И завопил, аж завизжал во всю глотку! Все орал: «Не подходи ко мне! Не подходи!» Ну, Джек, ему же не больше тридцати было. Да каких там тридцати: лет двадцать восемь, самое большее. И кого они там выпускают, в этих юридических школах. Неужели образование превращает человека в такое вот?

Очередь понемногу двигалась. Развеселившийся Голд все смеялся.

– Чарли, вообще-то я даже не хотел приходить сегодня, но вот тебя повидал, послушал – и мне сразу полегчало.

– Постой, Джек, дай докончить! Значит, после этого Эвелин и Стэнли зовут меня в спальню. И тут Эвелин говорит, что еще никогда в своей жизни не испытывала такого унижения. Боже мой, она плаката! Говорила, что на вечер были приглашены такие важные люди, а ее собственный брат оскорбил ее. Так и сказала: «Оскорбил!» А Стэнли говорил: «Чарли, лучше бы тебе уйти. Сейчас же». Ну, я им говорю: «Спокойно, спокойно. Уже ухожу: не хочу оставаться в доме, где целая толпа жидов-антисемитов!» В общем, я вылетел оттуда пулей, а на следующий день Эвелин приходила ко мне извиняться, а через день Стэнли приходил. Обоих я послал к чертовой матери. Тогда они уговорили Уэнди прийти ко мне. Сам знаешь, я всегда питал слабость к твоей дочурке, еще с тех пор, как ей было четыре года и она каталась у меня на шее и называла меня «дядюска Цялли». Уэнди, конечно же, поговорила со мной, все это дело загладила, так что теперь мы вновь одна семья – такая большая и счастливая. Да только, знаешь ли, Джек, с тех пор Стэн и Эвелин уже не звали меня к себе в гости. Знают, наверное, что не пойду, даже если позовут.

– Очень жаль, Чарли. Ведь вы с Эвелин были так близки.

– Да, но все меняется. Она уж точно не та. Теперь у нее со Стэнли совсем другие расклады: Бель-Эйр, Палм-Спрингс, в Швейцарию ездят на лыжах кататься. Это в Швейцарию-то! Боже, я и не подозревал, что евреи на лыжах гоняют. – Чарли покачал головой. – Нет, Джек, это совсем не то, что раньше. А помнишь, как бывало: я с Дот (упокой Господь ее душу), ты с Эв, а Кэрол с этим – кто у нее тогда был-то? – все вместе хаживали к Сан-Педро и каждый год смотрели парад рыболовов в порту? А помнишь, как на моей старой развалюхе в Лас-Вегас ездили? Тогда стакашек можно было пропустить за двадцать пять центов, а на Фрэнка Синатру поглазеть долларов за двенадцать – пятнадцать, плюс обед и все такое прочее. А когда там разузнали, что ты коп, то вообще часто и на халяву сиживали. Вот это времечко было, а, Джек?

Они подошли ко входу, и тут фигуристая брюнетка в накрахмаленном халате медсестры остановила их предупредительным, но не допускающим возражений жестом.

– Будьте добры назваться, джентльмены. – Она сладко улыбнулась.

– Я – Голд, а со мною Виганд.

С минуту она изучала лист бумаги, прикрепленный зажимом к стальной дощечке.

– Так, так. Значит, вы – Джек, а вы – Чарли.

– Прямое попадание! – констатировал Чарли.

Она обернулась и взяла со столика два прозрачных пластмассовых браслета. Выудив из кармана маленький перфоратор, она застегнула один из браслетов на запястье у Чарли.

– А это что еще за чертовщина? – спросил тот.

– Это пропуск в больницу, господа. А это, – освободив проход, она махнула рукой в сторону переполненного зала, – тематическая бар мицва, посвященная, конечно же, врачам.

Весь зал и впрямь был украшен таким образом, что создавалось впечатление больницы. Все сияло белизной: столы, стулья, бумажные декорации. На стенах висели медицинские таблицы и диаграммы. Между