просунул руку, и они снова поехали назад.
– Долли! – прорычал Голд.
– Я все же возьму образцы краски на анализ. Никто не знает, как обернется дело.
– Вы-то уж точно не знаете, – заметил Голд, надавливая на кнопку «двери закрываются».
– А где вы собираетесь обедать? Может быть, мне придется связаться с вами.
– Мы вам позвоним. – Дверцы наконец сомкнулись.
Мэдисон продолжал еще что-то кричать вслед, его слова эхом отдавались в шахте.
– Не забудьте сообщить номер... – Голос наконец затих.
Голд с Заморой молча проехали несколько этажей, потом переглянулись и хором сказали:
– Естественно, черт его дери.
12.16 дня
Ферфакс-авеню дымилась – в прямом и переносном смысле. Над улицей висело зловонное марево, больше всего напоминавшее ядовитый банный пар. Не было ни намека на ветерок. Перед многочисленными магазинчиками – мясными лавочками, где торговали кошерным, кондитерскими – группками стояли старики и, яростно жестикулируя, что-то горячо обсуждали. Воздух был наэлектризован ощущением надвигающейся опасности, как бывает там, где ожидают стихийное бедствие – ураган, наводнение или лесной пожар. Жители высыпали на улицу, чтобы подбодрить друг друга. То там, то тут мелькали голубые рубашки и синие береты ребят из Еврейского вооруженного сопротивления. Один из них узнал Голда и помахал сжатым кулаком, когда они проходили мимо.
В «Деликатесной» Гершеля было прохладно и чисто. Она казалась благословенным приютом, особенно после изнуряющего уличного зноя. В застекленной витрине неподалеку от входа были выложены кондитерские изделия, соленое мясо, копченый язык, всевозможные сорта сыра, маринованная спаржа. Выпечка наполняла помещение густым сладким ароматом ржаной коврижки и настоящего пумперникеля, имбирных пряников, пирожков с луком. Из кухни вкусно пахло маслом, яичницей, подсушенным хлебом. Помещение – просторное, обжитое – было пропитано устоявшимся запахом хорошей еды. Панели над нишами были увешаны фотографиями знаменитых звезд шоу-бизнеса тридцатых, сороковых, пятидесятых годов. Эдди Кантор, Эл Джолсон, Бернс и Эллан, Пикфорд и Фэрбенкс, Арнатц и Болл – все они работали на телевидении или киностудиях, располагавшихся по соседству, в нескольких кварталах отсюда, в Голливуде, и были завсегдатаями этого круглосуточно открытого ресторанчика. С ним соседствовали увеличенные снимки рок-звезд шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых – портреты новых посетителей «Деликатесной».
– Джек, – окликнул Гершель Голда из-за стойки, вытирая руки полотенцем, – привет, как дела?
Они пожали друг другу руки непосредственно над индейкой, приготовленной на болонский манер.
– Я слушал радио. Когда ты наконец изловишь этого убийцу? Когда этот поц перестанет отравлять людям жизнь?
– Скоро, Гершель. Правда, скоро. Познакомься, мой новый помощник Шон Замора.
– Здравствуйте, мистер Гусман.
– Просто Гершель. Меня все так зовут. Джек, так это твой напарник! Такой юный! Слушай, сынок, делай все, как велит тебе Джек Голд, – точно останешься в живых. Он тебя многому научит. Только не бери у него уроков по части виски.
Они засмеялись.
– Я здесь подрабатывал еще ребенком, у Гершеля-большого, Гершеля-отца, – вспоминал Голд. – Я учился в школе напротив, а после уроков приходил сюда. Убирал со столов, мыл посуду. Двадцать пять центов в час.
– И ливерных обрезков, сколько мог стянуть.
– Ты и это помнишь?
– Еще бы! Мы же объедались ими вместе.
Мужчины снова рассмеялись.
– Что хотите покушать? Я сам приготовлю.
Трое помощников Гершеля быстро выполняли заказы, ибо народу по обеденному времени было полно.
– Два пастрами, исключительно постных...
– Непременно.
– ...на ржаной лепешке. Можно на большой.
– Все сделаем в лучшем виде.
– И хорошенько добавь горчицы.
– А как же без этого! Что будете пить?
– Два «Доктора Брауна» с содовой.
Делая сандвичи, Гершель приговаривал:
– Та убитая женщина, которая держала кафе на Пико. Я сам ее не знал, только слышал от посетителей. Хорошая была женщина. Она подкармливала начинающих адвокатов, вроде того как мой отец – безработных актеров. Ее все любили.
– Да, я знаю.
– Она была в лагерях. Но выжила.
– Это я тоже слышал.
– Ты правда надеешься быстро расправиться с этим типом?
– Так быстро, как только смогу, Гершель.
– Вот и я говорю, чем скорее, тем лучше. Может, его приговорят к электрическому стулу. Я сорок лет голосовал за демократов, даже сорок пять. Но довольно, сказал я себе. Республиканцы опять ввели электрический стул, и я с ними согласен. Око за око, вот мой закон. Будь это так, куда больше честных людей могли бы спокойно ходить по улице. На прошлой неделе зашла вполне приличная женщина – купить дюжину бубликов. Стоило ей выйти за дверь, как к ней подскочил какой-то цветной и сорвал с шеи золотую цепочку. Да еще хорошенько ее избил. В больнице пришлось наложить восемнадцать швов – здесь, за углом, ты помнишь. Нет, верните электрический стул, вот что я вам скажу. Пастрами готовы.
– Благодарствуй, Гершель. Сколько о нас? – Голд потянулся за бумажником.
– Мальчику – бесплатно. С тебя – вдвойне.
Снова все рассмеялись.
– Спасибо, Гершель.
Гершель помахал им.
– Бога ради, схватите этого подонка, который убил хорошую женщину. Электрический стул, только электрический стул, запомните это. – Следующий! – Гершель принимал уже другой заказ.
Голд с Заморой заняли столик в тихом уголке у стены. Какое-то время оба жевали, потом Голд произнес:
– Правда вкусно?
Замора кивнул с набитым ртом.
– Нью-йоркские евреи, – проговорил Голд, поглощая сандвич, – уезжают отсюда, твердя, что на Западном побережье не отведаешь настоящего пастрами. О, говорят они, хорошо покушать можно где угодно, только не здесь. Дерьмо они там, а не евреи. Я бывал в Нью-Йорке, когда служил во флоте, и точно говорю, это не евреи, а дерьмо. Лучшее в мире пастрами готовят именно здесь, у Гершеля! Ведь правда замечательно?
– Правда, правда, – согласился Замора.
Голд с удовольствием захрустел маринованной спаржей.
– Я бывал здесь раньше, – сказал Замора.
– Да?
– Мы иногда забегали сюда с ребятами из театральной студии. После импровизаций.
– Каких таких импровизаций?
– Ну, несколько актеров выходят на сцену, им задается ситуация...
– Что?
– Ситуация. Время, место действия, характеры. Это все надо сыграть.
