голосом:
– Пусти меня! Сорви мне цветок. Вон из тех, желтых. Только один – больше не надо… Спасибо. Как он называется?
– Не знаю, маленькая Тита.
– Тогда сам придумай ему имя.
– Может быть, локон Венеры?.. Нет, это не годится: у тебя волосы черные… Скажи, маленькая Тита, какого цвета твое одеяло?
Она даже засмеялась: оказывается, Гранатовый Цветок умеет лукавить. Притворяется, что не знает. Будто не целовал его!
– Желтое.
– Так пусть этот цветок называется одеялом Венеры!
– Хорошо. А теперь давай вернемся в город и поищем тележку. Солнце скоро сядет на гору. До Байи далеко, а тот скупщик костей говорил, что в этих местах бывают разбойники.
В тележке они сидели, обнявшись ласково, словно брат с сестрой.
– Скажи, ты когда-нибудь вспоминаешь о богах, маленькая Тита?
– Да. Когда гром гремит… А ты?
– Я? Когда думаю о тебе.
– Надеюсь, в эти минуты боги довольны тобой?
– А молиться… ты молишься?
– Ты предлагаешь странные вопросы, Гранатовый Цветок! Еще никто не задавал мне таких. Да, молюсь.
– Какому божеству?
– Не знаю, каким она стала.
– Кто?
– Моя мама. Мне все время кажется, что именно она оберегает меня. Вот я и молюсь ей.
– О чем же твои молитвы?
– Мне неловко… Ты, наверное, найдешь их ребяческими. Я молю ее: «Сделай так, чтоб я была доброй ко всем, кого люблю, и чтобы все были добры ко мне!»
– Запиши мне свою молитву.
– На что тебе?
– Я буду молиться теми же словами, что и ты… Ты молишься по утрам?
– Нет, по вечерам. Как только появится звезда… Но уж тогда, где бы я ни находилась, я обязательно смотрю на нее и молюсь.
– Что это за звезда?
– Я покажу тебе. Она взойдет, пока мы едем. Собственно, это созвездие… из шести звезд. Трулла зовет его престолом. В самом деле, очень похоже… Вот такой вот формы.
И она нарисовала на ладони юноши Кассиопею. Когда они въезжали в Байи, звездный престол уже мерцал высоко у них над головой.
– Вот он, видишь?.. Сегодня ночью ты приснишься мне сидящим на этом троне.
– Только с тем, чтобы посадить к себе на колени тебя.
Дома он нашел у себя на столе письмо. Из Александрии. Сам император сообщал ему, что отец его, садовник Квинт, умер, а мать переселилась неизвестно куда. Диоклетиан просил его примириться с волей богов и не особенно горевать, помня, что пока он, император, жив, юноша не должен считать себя одиноким, так как император никогда не забудет о своем спасителе.
Печальная весть не особенно огорчила Квинтипора. Уж очень далеки были теперь от него отец, мать, император, весь мир. Будто давно прочитанная книга, содержание которой помнишь туманно, твердо зная, что больше никогда не захочешь открыть ее снова.
Где-то в старой мебели заскрипел древоточец. Это не смутило Квинтипора. В деревенском доме Квинта тоже стояла старая мебель, да и в антиохийском священном дворце были заброшенные залы, так что он хорошо знал этого маленького беспокойного демона. Однако в Байях древесный жук был, как видно, особенный. Здесь и древоточец скрипел то же самое, что клекотали тогда ястребки:
– Ти-и-та! Ти-и-та!
…Утром он проснулся оттого, что кто-то выдергивал у него из-под головы подушку. Потом Трулла стала перебирать ему ребра.
– Что ты, бабуся?
– Моя госпожа прислала тебе вот это… Я не знаю… угадай сам.
Старушка положила на одеяло продолговатую коробочку, обтянутую серым шелком. По виду – футляр для пояса. А может, в нем лента? И весит, кажется, не больше обвязанного вокруг нее шнура с печатью.
– Спасибо, Трулла. Я сделаю все, что велит твоя госпожа.
