– Знай, Гранатовый Цветок: я никогда, никогда никого не любила, кроме тебя. И клянусь тебе: больше никого не полюблю!
Она подняла руку, ища поблизости изображение бога, к которому бы прикоснуться. Положила ее на буллу с антиохийским крестиком, которою закалывала на шее пеплум.
– Вот этой девичьей буллой клянусь тебе, Гранатовый Цветок!
И пошла, низко опустив голову, пошатываясь. Уходя, три раза оглянулась назад. Квинтипор не бросился за ней. Он даже не видел, что она ушла. Голова его упала на скамью. Уже забрезжило, когда он очнулся и побрел домой.
Часть четвертая
Рим, или книга о крови
34
Два воина, стоявшие в карауле перед новой пристройкой дворца Анулиния, застыли, подобно поддерживающим портал кариатидам. Один – мрачный римлянин, преторианец, в шлеме и с копьем в руке, другой – перс, в высокой кожаной шапке, кожаной куртке и с кинжалом за поясом. Между ними, бренча доспехами, еле протиснулся ко входу Максентий. На нем была золотая цепь, шлем с металлическим гребнем, тяжелые латы. Сбоку – широкий иберийский меч. Перс подмигнул римлянину:
– Хорош молодожен!
– Кто это?
– Ты что ж? Не знаешь сына своего хозяина?
– Откуда мне знать здешних воротил? Я служил все время в Нумидии, а сюда прислан совсем недавно: я сопровождал льва для триумфальных игр.
– Это сын августа. Только прошлой осенью женился, а уж больше бывает с нашей госпожой, чем со своей женой.
– Видно, чужая голубка вкусней своей курицы, – осклабился римлянин.
– Какая там чужая! – возразил перс, стараясь и руками и плечами показать свою осведомленность. – Мог освоить в пути: времени было довольно.
– В каком пути?
– Ну, когда мы везли сюда красавицу нашу, – кивнул он в сторону внутренних покоев дворца. – Дочь хозяина моего. Так что видишь: и я тоже сопровождал… только львицу.
– Укротил, значит… ну как его?..
– Максентий.
– Наложил руку?
– Об этом ты у Бабека спроси.
Бабек, толстый старик с серьгой в ухе, был главным евнухом персидской царевны. Он сидел в восточной части атриума и ткал ковер, то и дело останавливаясь, чтобы подуть себе на руки. Мартовское солнце, хоть и бросало на него довольно приветливые лучи, уже клонилось к закату. А для чувствительной кожи восточного скопца римская весна была холодновата. Между делом он вполголоса разговаривал с седым человеком в плаще, вертевшим в руке виноградную палку. Некогда виноградная лоза символизировала власть сотника. Теперь же ее носили одни только старые центурионы, придерживающиеся старинных обычаев.
– Салютуй, Ветурий! – оставил Бабек тканье, увидев входящего принцепса. – Легок на помине! Встретим будущего владыку мира с должным почтением!
Бабек нуждался в помощи, только когда вставал, а на живот он упал чрезвычайно проворно. Не успел он пробормотать приветствие до конца, как Максентий пнул его в плечо носком высокого полевого сапога с разрезом по бокам.
– Ну как, старый пузан? Небось, полно брюхо золота? – спросил он добродушно. – Ты ведь не можешь пожаловаться, что мы недостаточно плотно набиваем его.
– Моя толщина тебе же на пользу, царь царей, – поднялся евнух на колени и устремил на принцепса подобострастный взгляд заплывших глазок. – Ты, как видно, с битвы, государь?
– Ну, конечно. Для мужа, который, как я, женат только пятый месяц, вся жизнь – сплошная битва.
– Да благословят твое оружие фраваши[185], как некогда благословили они оружие непобедимого Джемшида[186]! – воскликнул, вращая глазами, старый кастрат.
Принцепс с кислой улыбкой пошел было дальше, но евнух остановил его, покорнейше прося озарить светом всевидящих очей своих ничтожнейшего слугу своего Ветурия.
Принцепс только теперь обратил внимание на стоявшего поодаль центуриона, который, судя по осанке, вовсе не считал себя чьим бы то ни было слугой. Лишь слегка поклонившись, он разглядывал принцепса с любопытством, в котором не было и тени раболепия.
– Преторианец?
– Их старейший центурион.
– Ненавидишь императора? Все преторианцы ненавидят его…
– Никто не ненавидит его. – Ответ был холоден, но быстр и тверд. – Мы просто не любим его. Во время триумфа он ни содержания нам не повысил, ни денег на обувь не роздал. Простыми стражниками и то, кажется, больше дорожит. Пробыл в Риме целую неделю и даже не заглянул к нам в лагерь.
Лицо принцепса приняло надменное выражение.
