показал, чтобы она вернулась на прежнее место. Глядя на нее, улыбнулся:
– Мила, родная.
Трент равнодушно созерцал душещипательную сцену.
Проповедник снял пальто, которое он носил в холодную погоду, перекинул его через руку и обратился к латиносу:
– Джеймс, ты, кажется, обещал представить меня своим друзьям?
Это был не вопрос, а что-то вроде приказа, и – Трент во второй раз за этот вечер испытал нечто похожее на удивление – Джимми заметно разволновался. Это Джимми, которого ничто никогда не могло напугать.
– Это не мои друзья, преподобный, – наконец ответил Джимми, – а моя семья. Мой брат Трент, мои сестры Мила и Джоди Джоди, а это мой брат Берд.
– Я смотрю, после того как мы расстались, вы все бросили учиться. Ты хотя бы закончил вторую ступень? – вежливо поинтересовался Энди.
– Почти одолел третью, правда не до конца. Проповедник кивнул:
– Понятно. Генетика действительно великая штука. Она добилась невероятных успехов. У черной девушки и смуглого паренька появились белая сестричка и белые братья. Чудеса, да и только. – Он посмотрел на Трента, затем на Милу. – Здесь у вас полное смешение народов. Какая-то невиданная на Земле раса. Ты сам метис, Джеймс, но природный. С тобой генетики допустили промашку.
Джимми невольно напрягся. Трент заметил, как заиграли мускулы на его шее.
– Мне как-то плевать, что я такой глупый. Моя первая семья – родная – погибла во время Большой Беды. Теперь они моя семья. И, пожалуйста, не обижай их!
Энди похлопал Джимми по плечу, затем наконец повернулся к молодому человеку, ворвавшемуся сегодня в храм с оружием в руках. Трент доброжелательно улыбнулся.
– Значит, ты и есть тот самый Трент, нарушивший мою утреннюю службу и оставивший мне мертвое тело? Я слышал о тебе, – констатировал проповедник.
– Он тоже знает, кто вы есть и кем были, – едва слышно пробормотал Берд.
В свою очередь, Трент широко, можно сказать приветливо, улыбнулся:
– Что же вы обо мне слышали?
– Что ты глубоко безнравственный человек. Вор, преступник, своими поступками смущающий юные умы. Трент поднял бровь:
– Хорошо сказано! Если не принимать во внимание, что здесь мы все преступники, не отличающиеся высокими моральными устоями. Есть ли среди нас хотя бы один человек, когда-либо и где-либо не нарушивший закон? В том числе и вы, проповедник. Вопрос в том, преступником какого рода являетесь лично вы? Да, я ворую, но у кого? У богатых. Я пользуюсь их добром, нажитым, по большей части, неправедным путем, – так и порхаю по жизни. Признаюсь по секрету, мне это нравится. У меня со всеми прекрасные отношения, потому что я беру только у тех, кто воистину заслуживает, чтобы с ними обращались подобным образом.
– О, да у тебя имеется своя жизненная позиция.
– У каждого человека есть своя жизненная позиция... Я признаю себя виновным в том, что являюсь человеком. Впрочем, у меня есть смутное подозрение, что вы тоже им являетесь.
– Человек всегда остается человеком, как бы высок и толст он ни был, – торжественно возвестила Джоди Джоди.
– И как бы мал и глуп он ни был. Люди маленького роста тоже люди, – дополнила ее Мила.
– Все шутишь, Мила, – тем же шепотком прокомментировал Берд.
Чернокожая женщина как бы не услышала его. Она неожиданно вскочила, разразилась руганью. Потом в том же вызывающем тоне спросила у священника:
– Зачем ты сюда явился? Читать нам проповеди? Проповедник улыбнулся;
– Нет, хотел повидаться, расспросить, что к чему здесь, за Гранью. Проповедница Пена получила вид на жительство в Патрулируемых секторах.
Он не мог бы вызвать большего удивления у всей компании, если бы заявил, что является мессией и спустился с небес. Все пятеро словно языки проглотили, уставились на него. В тишине стало слышно, как потрескивают дрова в камине. Первым пришел в себя Трент, но Мила опередила его:
– Как же это может быть?
– Она уедет отсюда? – спросила Джоди Джоди, привстав.
– Ей разрешили перейти Грань?! – вновь удивилась Мила.
Проповедник кивнул:
– Храм Старейшин нуждается в обновлении рядов. Они так и не нашли никого в Патрулируемых секторах. У них есть желающие уйти за Грань, но не нашлось никого, кто хотел бы выбраться отсюда. Это в правилах моей церкви – быть там, где труднее. У нас так повелось еще до Большой Беды. Я рад, что меня направили сюда. Трент спросил, с трудом уняв иронию в голосе:
– Объединение разрешило тебе перебраться за Грань?
– Они дали мне лицензию на год службы.
– И они позволили проповеднице Пене уехать отсюда?
Священник пожал плечами:
– Они и раньше так поступали. Когда политики были более расположены к людям.
– Почему же никто из нас не слышал об этом? – воскликнул Берд.
– За Гранью проживает четыре миллиона человек, – ответил Трент. Он все еще не сводил взгляда с проповедника. – Не думаю, что в интересах Объединения открыто заявлять о том, что отсюда можно вырваться.
Энди спокойно выдержал взгляд юноши:
– Послушай, Трент, я знаю людей, которые уходили с моих служб, но никогда до сих пор их не провожали аплодисментами. Тем более когда он пристрелил другого человека. Это со мной впервые.
На этот раз Трент пожал плечами:
– Я же сказал, он скоро очнется. У меня со всеми прекрасные отношения. Когда вы получше узнаете меня, у нас с вами тоже будут прекрасные отношения.
– Чем ты собираешься заняться?
– Не понял?
– Что ты ищешь в жизни?
Трент не смог удержаться от улыбки:
– Это уже понятнее. Самый удачливый похититель чужой собственности двадцатого века, некий Вольер, как-то заметил, что второе правило, которого должен придерживаться каждый уважающий себя вор, гласит: никогда и ни при каких условиях не кради то, чего не хочешь.
– А первое правило требует: сначала разберись, что именно ты хочешь. Так?..
Трент одобрительно посмотрел на огромного чернокожего:
– Из вас получился бы неплохой профессионал.
– Я так полагаю, ты считаешь это комплиментом?
– Как вам угодно.
– Что ты похитил сегодня?
– Ничего, что имело бы отношение к вашему призванию.
Трент по-прежнему невозмутимо разглядывал проповедника, при этом он заметил, с каким страхом и изумлением посматривают на него Мила и Джимми.
Энди усмехнулся:
– Когда Ламонт Ньюмен установил мировой рекорд на двести метров с барьерами, это достижение продержалось тридцать лет. Многие требовали, чтобы он был подвергнут испытанию – не геник ли он? Он не был геником, просто таким быстрым уродился. Он ушел из большого спорта где-то между пятьдесят девятым и шестидесятым, став миллионером. Денег у него было не сосчитать – и не американских долларов, а кредиток Объединенных Наций. Вот я и удивляюсь, как это ты сумел победить его? А еще любопытствую, что именно он потребовал вернуть? Ламонт – сильный человек, так я считаю. Такие, как он, на пустяки не размениваются.
