девушки и, не выдержав, отвернулся. На теле различались три глубоких лазерных разреза, но это были пустяки по сравнению с выпущенной в живот автоматной очередью, ставшей причиной смерти.
– Родриго, у кого из Макутов был автомат? – спросил Джимми.
Старина Родриго пожал плечами. Ответил с лонгайлендским акцентом, к которому Джимми с детства относился с некоторым подозрением – парни с острова всегда такие ломаки.
– Макуты? Ты же знаешь, они используют исключительно импульсные пукалки. Лазеры, мазеры, все такое прочее.
Джимми сглотнул:
– Выходит, это я ее?
– Ты был первым, а так, кто знает? Работать следует с осторожностью, – осуждающе ответил старина Родриго. – Неужели тебе не известно, что пули имеют склонность рассеиваться?
Мила и проповедник Энди сидели на крыльце дома священника. Следующая дверь вела в храм Эриса. Оба были тепло одеты – дни стояли морозные – и наблюдали, как солнце садится в облачную завесь на востоке.
– Я в самом деле не помню, – рассказывала Мила, – как началась Большая Беда. Никто из нас толком ничего не помнит. Не потому, что с памятью стало плохо, просто никто не ожидал, что такое может случиться. Все смешалось, потом никак... – она неопределенно повертела рукой в воздухе, – не распутать. Знаю только, что вышла на улицу, когда это случилось. Потом телепаты закричали... – Она сделала паузу и с тем же недоумением объяснила: – Я не помню – на самом деле закричали или мысленно, только у меня в голове что-то вдруг сломалось. Затем услышала страшный грохот и увидела грибообразное облако, встающее под облака. – Она встряхнула головой. – Большинство моих сверстников тут же свихнулись, а большинство свихнувшихся померли. Дети поменьше легче перенесли головную боль, но вот что вышло – дети выжили, а родители погибли. Вот так мы, из старших классов, сразу перестали быть детьми. Пришлось позаботиться о малышах.
– Стали няньками?
Мила искоса взглянула на проповедника – зачем спрашивает? Может, посмеивается? Вроде нет.
– Ну и стала. Мне нравится возиться с малышами, особенно с теми, кто пережил такое. Если рассказать, как нам было трудно... – Она помолчала. – Об этом не расскажешь. Одним словом, все, кто находился рядом со мной, выжили. Потом, правда, разбрелись.
Проповедник вздохнул:
– Я желал бы помочь тебе, родная. Быть рядом.
Он тоже не сразу продолжил рассказ – сначала долго смотрел на тусклое, на глазах скрадываемое облаками светило.
– Я в те дни находился в дороге. Как раз возвращался домой, а миротворцы оцепили территорию. Начались беспорядки – плохо дело. Так и остался за Гранью с той стороны. – Он тяжело вздохнул. – Хочешь, расскажу, как это было по ту сторону Фринджа?
Мила пожала плечами:
– Зачем?
Проповедник чуть наклонился к ней и поделился:
– Я слышал, что некоторые из выживших могут кое-что различать.
Он вопросительно смотрел на девушку, неопределенно, совсем как Мила, повертел рукой в воздухе и добавил:
– Что-то вроде чужих мыслей.
Мила не ответила.
Прошлое с необыкновенной ясностью возродилось перед ней. Значит, вот как все было. Телепаты вскрикнули – не на самом деле, не понарошку, а непосредственно в сознании. Кричали так, что у нее голова едва от боли не раскололась. И многие другие услышали этот вопль. И тоже хватались за головы, сами вопили, катались по земле и вопили. Когда прошли годы, она уже не могла с уверенностью сказать, что слышала этот крик. Может, потому, что страшно было вспоминать о тех минутах, хотелось забыть о них напрочь, но куда деваться от последствий? Вот они, последствия, налицо.
Столько погибших, столько двинувшихся мозгами. Хотя это была боль физическая, но все-таки просто боль. С ней можно было бы справиться, но как справиться с ужасом? Ей было двадцать пять, и она знала, что такое ужас. Это когда малышни, от грудных до пяти– шестилетних, полным-полно; подростков поменьше, юношей и девушек совсем немного, а родителей нет. Родители умерли. Никто не мог сказать, когда же это все начнется снова – дедушки, бабушки, папы, мамы, дети, от самых старших до младенцев. Вот это и был ужас. Были девочки пяти-шести лет, но они не могли иметь детей. Кто мог рассказать им, на что похожи дети, или кто знал имена их будущих мужей, за которых они должны были выйти замуж, когда придет их черед?
Через несколько дней обезумевшие люди начали приходить в себя, и Мила пришла в себя. Случившееся как-то начало утрясаться, скоро воспоминания, связанные с тем днем, не бросали в озноб, не заставляли сердце выскакивать из груди. Потом начались заботы, собранных ею детей надо было кормить – так все и забылось. С годами уверила себя, что реально помнит только вспышку и раскатистый грохот. Что же касается вопля, ее очень скоро начали брать сомнения. Пока она не встретила Трента, она все больше и больше склонялась к мысли, что все ужасы тех дней являются плодом ее воображения. Она ни с кем не делилась этими воспоминаниями и, очень удивляясь себе, зачем она все это рассказывает проповеднику Энди, продолжала рассказывать:
– ... Я точно помню, как мы встретились. Он был совсем не такой, как другие. Нет, насчет чтения чужих мыслей ничего сказать не могу. Но вряд ли... Я бы заметила... Он явно старше. Руки у него будто распяты, словно у Христа на кресте. Вот так он живет. Он сказал: «Я люблю вас всех». А потом... – Она не могла справиться с дрожью, пришлось самой себя обнять за плечи. – А потом они стреляли в него.
Кто стрелял?
Мила отрицательно покачала головой.
– Ты видела еще что-нибудь? Она повторила жест.
Проповедник неуклюже похлопал Милу по плечу и начал тихо, будто обращаясь к самому себе:
– Помоги мне вывести их отсюда. Я собираюсь всех вызволить из Фринджа, ни один сирый и жалкий не будет брошен. И он тоже. Люди все чаще говорят о нем, а он то и дело наживает себе врагов. Знаешь, было время, когда я смирился, оставил надежду помочь им всем. А теперь уверовал! Если есть хотя бы малая возможность, я должен вызволить их из этого ада.
Если откровенно, о тех днях у Милы сохранилось не одно, а два ярких, как вспышки, воспоминания. Второе было связано со штурмом дома телепатов, первое же воспоминание касалось ее самой. В нем она почему-то представала в том же возрасте, что и сейчас. Стояла перед Барьером с лазерным карабином в руках. Световые импульсы мелькали слева и справа от нее. Откуда ее обстреливали, понять не могла.
Она даже не пыталась анализировать эту вгоняющую в ужас явь. Сначала Мила пыталась уверить себя, что эта пальба, ощущение неминуемой гибели привиделись. Может, вспомнилась сцена из какого-нибудь крутого боевика? Однако два обстоятельства подтверждали достоверность воспоминания.
В тот день она в полной мере испытала страх смерти, а в этом себя не обманешь.
Все это произошло по другую сторону Барьера.
Когда мистер Макги вошел в зал, Джимми тут же поставил чашку на стол и, чтобы выразить уважение, поднялся.
Парнишка понятия не имел, сколько лет Макги. Ясно, что он очень стар, просто развалина, и вовсе не по понятиям Фринджа, а по стандартам внешнего мира. Сто лет? Возможно, и старше. В любом случае для человека его возраста он был еще крепок. Правда, используя это слово, Джимми не мог избавиться от искушения прибавить к нему еще один эпитет – дьявольски крепок. Не надо думать, что Джимми всерьез полагал, будто мистер Макги является дьяволом во плоти. Этим определением он желал подчеркнуть, что за спиной Макги могла скрываться фигура персонифицированного вселенского зла, только доказательств у Джимми не было.
С мистером Макги явилось пятеро вооруженных мужчин. Глядя на них, Джимми похвалил себя за предусмотрительность. Не зря он пригласил отведать кофе вместе с собой нескольких крутых дружков из
