— На кухне есть девочка, ей еще меньше, чем тебе.
— Нет, господин. Не может быть. Я самый младший. И на кухне я всех знаю, там таких девчонок нет.
Рингил выпрямился, хлопнул ладонью по столу, да так, что чернильница с сургучом подскочили. Мальчишка вздрогнул. По книжным стеллажам запрыгали тени от покачнувшейся свечи.
— Дери, будешь упираться, я разозлюсь. Я видел эту девочку собственными глазами. Сегодня утром, когда вернулся. Она подала мне чай. Разводила огонь под котлами.
В тиши библиотеки повисло молчание. Нижняя губа у Дери дрожала, глаза бегали, как загнанные зверьки. Глядя на него, Рингил понял, что ошибся, и внезапно взявшаяся ниоткуда холодная рука прошлась по спине. Взгляд соскользнул с лица мальчишки и ушел дальше, за плечо, в темный угол комнаты, где, казалось, собрались все тени.
— Ты не знаешь эту девушку? — тихо спросил он.
Дери опустил голову и пробормотал что-то неразборчивое.
— Говори.
От холода в затылке голос едва не сорвался.
— Я… простите, господин. Я бы не хотел вам возражать… просто… просто я никогда не видел никакой девочки на кухне. — Дери запнулся, торопясь объяснить. — Наверное, господин… наверное, вы правы, а я ошибаюсь. Конечно. Просто я никогда ее не видел, вот и все.
— Может, она новенькая и ты не успел с ней познакомиться?
Дери сглотнул.
— Должно быть так, господин. Точно. Так оно и есть. — Но глаза опровергали каждое слово.
Рингил кивнул, твердо и немного раздраженно, словно обращался к внезапно появившейся за кругом света публике.
— Хорошо, Дери. Ступай. И не забудь: завтра, с утра пораньше, в Экелим.
— Да, господин.
Мальчишка вылетел из комнаты, как будто его дернули за веревочку.
Рингил подождал еще немного, затем прошелся взглядом по полутемной библиотеке и снова откинулся на спинку кресла.
— Я бы выпил еще чаю, — громко сказал он в пустую комнату.
Никто не ответил. Однако память о разговоре с матерью там, в кухне, лежала на затылке, как холодная сырая тряпица.
«Да еще перед слугами».
«Что ты имеешь в виду?»
А девочки-служанки уже не было. Потом, когда Ишил ушла и он остался один, она возникла снова.
«В следующий раз так не делай. Ты меня напугала».
Рингил ждал, всматриваясь в едва заметно подрагивающие тени на корешках стоящих вокруг на полках книг. В конце концов он справился с неприятным ощущением, быстро наклонился и задул свечу. Потом еще долго сидел в пахнущей пергаментом темноте, вслушиваясь в собственное дыхание.
— Я жду, — сказал он.
Но девочка, если и слушала, не вышла.
Как, впрочем, и никто другой.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
И кого же нашел Файлех Ракан?
Спутанные клочья поседевших каштановых волос, лицо, изрезанное не столько возрастом, сколько лишениями, и испуганные глаза, бегающие украдкой за гвардейцами Вечного трона и замирающие на их оружии, словно оно могло в скором времени ей пригодиться. Руки в струпьях, царапинах, кровоточащих порезах — и изящное золотое кольцо на пальце. Губы за время лишений потрескались и едва заметно дрожали, когда она бормотала что-то под нос, баюкая, как младенца, правую руку.
— Цела, — произнес Ракан. — Ран нет. Это просто шок.
— Что ты говоришь!
Ее завернули в попону и усадили на сложенную плащ-палатку в углу, между двумя разбитыми каменными стенами, единственным, что осталось от портового склада, сметенного выпущенной на волю неведомой силой. Почерневшие столбы над головой найденной женщины напоминали виселицу. В воздухе висел вонючий запах горелого. Аркет привычно огляделась.
— Где соглядатай?
— Его святость вернулся в лагерь, — бесстрастно ответил Ракан, кивая в сторону склона с опустошенными домами и кучками мусора. — На рыночную площадь. Большинство солдат ушли с ним. Еще до того, как мы ее нашли. Он сказал, что ему нужно помолиться о нас, да и стемнеет скоро.
Смуглое, с короткой бородкой лицо капитана в полном соответствии с ихелтетской традицией отразило эмоций не больше, чем кусок дубленой кожи. Лишь морщинки в уголках темных, как смоль, глаз проступили яснее с последними словами, окрашенными легким презрением.
Аркет все поняла и подыграла.
— В таком случае пусть там и остается, — кивнула она. — Ни к чему нарушать молитвы такой ерундой. Мне нужно всего лишь задать ей несколько вопросов, а это я могу сделать и здесь.
— Мы уже пробовали расспросить ее. — Капитан наклонился ближе, словно собираясь продемонстрировать что-то, и женщина в лохмотьях резко отпрянула. — Толку не добились. Пытались накормить, так она только воду пьет. Наверное, можно было бы…
— Спасибо, капитан. Дальше я сама.
Ракан пожал плечами.
— Как угодно, госпожа. Мне еще нужно выставить пикет вокруг лагеря на случай, если пожалуют незваные гости. Когда закончите, постарайтесь отвести ее в лагерь — попробуем покормить. — Он посмотрел на небо. — И лучше бы вам не задерживаться. Как сказал соглядатай, скоро стемнеет.
Он торопливо развернулся и жестом приказал трем солдатам остаться у развалин. Остальные последовали за ним вверх по улице. Шанта задержался у наполовину снесенной стены, как нерешительный покупатель у лавки. Аркет опустилась на корточки и посмотрела женщине в глаза.
— Вам что-нибудь нужно? — мягко спросила она.
Женщина уставилась на нее, словно не веря, что у кого-то может быть такая черная кожа.
— Кириат, — пробормотала она. — Посмотри на свои стены, Кириат. Посмотри, что они сделали с ними. Вставшими между болотным псом и костью.
Что еще за болотный пес? Акцент у незнакомки был не местный, она проглатывала шипящие — значит, тетаннский не ее родной язык.
— Можете сказать, как вас зовут?
Женщина отвела глаза.
— Зачем еще?
— Как хотите. Я — Аркет Индаманинармал, посол по особым поручениям его императорского величества Джирала Химрана Второго. — Она приложила правую руку к левому плечу — приветственный жест, обычный для тетских всадников. — Служу всем народам Откровения.
— Я не из них. — Женщина по-прежнему избегала ее взгляда. — Зовут Элит. Я из Эннишмина.
Ого!
Губы поджались сами, словно от внезапной боли, прежде чем Аркет успела сдержать рефлекс. Глаза метнулись к тому месту на одежде женщины, где виднелись обрывки оранжевой нашивки, специального знака, картага, обязательного для ношения всеми не-гражданами. Зачем Элит сорвала его, было понятно и без объяснений. Мародеры и грабители по всей империи воспринимали неприятие Откровения как своего рода оправдание для любых злодеяний в отношении чужаков. Именно неверные становились первой и самой
