Некоторое время они смотрели друг на друга, и у Рингила было чувство, что он как будто проваливается в бездонные глаза двенды. Он не отвел взгляд.
— Так что?
— Я выполню обещание.
— Хорошо. Тогда не будем тянуть.
Он повернулся и, отодвинув двенду плечом, зашагал к загону. Ситлоу долго смотрел Рингилу в спину, потом последовал за ним.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Шерин не узнала его.
Да и кто бы стал ее винить. Времени прошло много, он мало чем напоминал того мальчика, что упорно отказывался играть с ней в саду в Ланатрее. И конечно, в сидевшей перед ним женщине не осталось ничего от той хрупкой девочки, какой он помнил ее. Встретив Шерин в Глейдсе, Рингил, несомненно, прошел бы мимо, сейчас же помогло только то, что последние пару недель перед глазами почти постоянно был ее портрет. Впрочем, и от портрета толку было мало — за время лишений она сильно исхудала, осунулась, глаза провалились, а лицо несло отпечаток еще не прожитых лет. В волосах уже проступала седина, в уголках глаз и рта залегли морщинки, которые скорее подошли бы портовой шлюхе старшего возраста.
Интересно, подумал он, глядя на нее, а какие следы оставило на нем время, проведенное с двендой? В последний раз Рингил смотрелся в зеркало еще в Эттеркале, и теперь мысль о том, чтобы увидеть собственное отражение, отозвалась беспокойством.
— Шерин? — тихонько сказал он, опускаясь на колени. — Это я, твой кузен, Рингил. Я пришел, чтобы забрать тебя домой.
Она даже не смотрела на него. Взгляд Шерин был прикован к стоящему у него за спиной Ситлоу, и она вжалась в стену так, словно та могла принять ее в себя. Когда Рингил протянул руку, Шерин резко отпрянула, а руки сами собой метнулись вверх, прикрывая шею. Забившись в угол, она раскачивалась взад-вперед, издавая монотонный скулящий звук, настолько не похожий на человеческий, что Рингил не сразу понял, откуда он исходит.
Он повернулся к Ситлоу, с бледным бесстрастным лицом стоявшему у него за спиной.
— Прогуляться не хочешь? Дай мне побыть с ней минутку наедине.
Двенда посмотрел на Шерин, потом снова на Рингила, едва заметно шевельнул плечами, повернулся и бесшумно и плавно, как струйка дыма, выскользнул за дверь.
— Послушай, Шерин, он тебя не тронет. Он… — Рингил на мгновение замялся, — он друг. И разрешил мне забрать тебя домой. Правда. Никакого колдовства тут нет. Я действительно твой двоюродный брат. А найти тебя попросила моя мать, Ишил. Я уже давненько тебя ищу. Помнишь меня? Помнишь Ланатрею? Я всегда отказывался играть с тобой в саду, даже когда Ишил заставляла.
Сработало. Шерин медленно повернулась. Перестала выть, судорожно вздохнула и притихла, словно впитав страшный звук, как иссушенная земля воду. Посмотрела на него искоса, одним глазом, задрожала. И, все еще закрывая руками шею, прохрипела:
— Ри… Рингил?
Он выжал из себя подобие улыбки.
— Да.
— Это правда ты?
— Я. Меня прислала Ишил. — Он снова попытался улыбнуться. — Ты ведь ее знаешь. От нее так просто не отделаешься.
— Рингил. Рингил.
И тут Шерин бросилась на него, обхватила за шею, плача, дрожа, крича, как будто сидевшие в ней тысяча демонов решили, что все, хватит, пора им уходить. Он держал ее в объятиях, осторожно поглаживая спутанные волосы, нашептывая обычные банальности. Вопли сменились рыданиями, слезами. Наконец она стихла и унялась. Рукавом рубашки Рингил вытер, как мог, слезы, поднял Шерин на руки и понес к выходу, роняя прилепившиеся к сорочке клочья соломы.
По небу бежали, клубясь и толкаясь, темные тучи. Свет как будто сгустился с наступлением сумерек, и в воздухе пахло приближающейся бурей. В загоне было тихо; если другие его обитательницы и заметили что-то, то страх или апатия заставили их молчать, чему Рингил был только рад — так легче делать вид, что никаких других пленниц в загоне нет.
Ситлоу стоял спиной к стене, сложив руки на груди и глядя в пустоту. Рингил прошел мимо, не проронив ни слова, и лишь затем остановился, все еще держа Шерин на руках. Она прижалась лицом к его груди и тихонько стонала.
— Итак, — сказал ему в спину двенда, — ты доволен? Получил все, что хотел?
Рингил не обернулся.
— Ты посадишь нас на хорошего коня, укажешь дорогу к Трилейну и дашь день, чтобы я убрался подальше от этой дыры. Потом, может быть, мы сможем поговорить о других обещаниях.
— Конечно. — Ситлоу бесшумно подошел сзади. Голос его был подобен сухому, холодному ветру, и Рингил почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. — Почему бы и нет? В конце концов, у тебя здесь ничего больше не осталось.
— Ты сам это сказал.
Он пошел к калитке, немного напряженно, потому что нести Шерин было тяжелее, чем представлялось вначале. Голос, никогда не ведавший печали и всегда оставшийся беззаботным, напомнил, что когда-то он мог драться день напролет в тяжелых доспехах, а потом еще ходить по лагерю и подбадривать солдат, готовя их к следующему дню, обещая победу, разбрасывая грубоватые шуточки.
Был ли ты тогда лучше, а, Гил? Или просто у тебя получалось лучше врать?
В любом случае, живот у тебя не отвисал, как сейчас, да и задница была покрепче. А плечи шире и сильнее.
И может быть, этого хватало и тебе, и им.
Он открыл калитку, стараясь смотреть только вперед и не обращать внимания на торчащие у забора головы. И у него почти получилось. Но в самый последний момент взгляд соскользнул в сторону и зацепился за искаженное отчаянием лицо ближайшей к воротам женщины. Он успел вернуть взгляд на место, заметив только грязную, со следами слез щеку и беззвучно шевелящиеся губы. Глаза их не встретились.
Они шли по болоту в меркнущем свете дня — Рингил с тяжелеющей с каждой минутой Шерин на руках, и Ситлоу, бесстрастный, отстраненный и прекрасный. Будто три символических персонажа из какой-то до невозможности высокопарной пьесы, первоначальная мораль которой стерлась, потеряла всякий смысл и уже позабылась как участниками, так и зрителями.
Болото заканчивалось, пейзаж постепенно менялся к лучшему, и уже появились первые признаки жизни. Сначала она заявила о себе редкими укусами москитов, потом тучками мух, взлетающих из-под сапог, когда кто-то делал шаг в сторону от тропинки. Нарушая тишину, робко защебетали птицы, а вскоре Рингил увидел и их самих, скачущих по веткам и стволам поваленных деревьев. Вода уже не сочилась из земли, заполняя следы, а отступала в озерца и заливчики. Почва под ногами стала тверже, тухлый запах рассеялся и напоминал о себе лишь при порывах ветра. Равнинный ландшафт уступил место холмистому, плеск воды о камни известил о присутствии речушек. Даже небо, похоже, просветлело, а грозившие бурей тучи ушли на время в сторону.
Гнетущая тишина, оставшись позади, казалась теперь еще невыносимее.
Двигаясь вдоль залива, они часто останавливались передохнуть. Через некоторое время Шерин смогла идти сама, хотя то и дело прижималась к Рингилу, когда кто-то из олдраинов подходил слишком близко или останавливал на ней пустой взгляд. За все время пути она не произнесла ни слова и вообще вела себя так, словно происходящее могло в любой момент обернуться сном или галлюцинацией.
