пустились в погоню по берегу, но потом на пути у них встал густой кустарник, и преследование закончилось проклятиями, постепенно стихавшими вдалеке. Сердце почти успокоилось…
…и вдруг…
В окнах и открытой двери таверны на холме весело плясало пламя. Сказать наверняка было трудно, но Рингилу показалось, что в дверном проеме возник высокий темный силуэт. Застыв на фоне огня, он смотрел им вслед черными глазами.
«Беги, если сможешь, — шепнул голос в голове. — Я сосчитаю до ста».
Рингила внезапно пробрала дрожь.
Лодка уносилась вниз по течению.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Глядя из окна, Аркет состроила себе рожицу. Сторожевая башня гарнизона Бексанара являла собой невысокое и словно обрезанное строение чуть выше остального блокгауза, так что вид, открывавшийся с самого ее верха, практически не отличался от того, коим можно было любоваться из всех прочих мест: болота да понурые деревья под небом цвета расплескавшихся мозгов. О том, чтобы узреть первые признаки утреннего солнца, не стоило и думать.
А ведь ей предлагалась на выбор целая империя.
Могла бы нежиться сейчас на бережке где-нибудь в Ханлаге — босые ноги на горячем песочке, кувшин с кокосовым пивом и безоблачное голубое небо до самого горизонта. Или сидела бы на балконе в гарнизоне Верхней стражи за горным перевалом Дашара — с кружкой горячего кофе под рукой, устремленными в небо пиками за окном и клекотом снежных орлов где-то над головой.
Так нет же, потянуло в эту дыру на краю света! Мало того, еще притащила с собой Элит. Притащила в прошлое, ко всем тем воспоминаниям, о которых ей лучше было бы забыть. Не удержалась. Вообразила себя спасительницей империи. Аркет Индаманинармал — триумфальное возвращение в столицу для решения всех ее проблем.
Она так ничего и не нашла. Две недели беспрерывных поисков, блужданий по расположенным у границы болот поселкам, утомительных разговоров с местными чиновниками, раздражительными, рассматривающими свое пребывание здесь как ссылку. Две недели едва скрываемых насмешек и угрюмого молчания в ответ на расспросы охотников за древностями, чьей помощью Аркет безуспешно пыталась заручиться. Две недели слухов и небылиц, поисков странной формы камней и фигурок. Пока что самым большим ее успехом была находка еще одной статуэтки из глиршта, почти точной копии той, что привезла в Хангсет Элит. Они выкопали ее из глины, вытащили из болота в шести милях от Эштака, где статуэтка, по всей видимости, пролежала, упав лицом вперед, несколько столетий в полном забвении. За это время фигурка поросла мхом, потрескалась и лишилась одной руки. Потные, грязные, усталые, они оставили ее лежать там, где нашли, а сами вернулись в Эштак.
Аркет видела, как смотрят на нее Файлех Ракан и его люди, когда думают, что она не видит, и не могла осуждать их за эти взгляды. Погоня за призраками обернулась именно тем, чем и должна была обернуться.
И вот теперь ко всему добавилась еще одна беда: в результате то ли несчастного случая, то ли злого умысла Идрашан свалился с ног, вынудив их остаться на ночь в деревушке. Ветеринара или, по крайней мере, человека, достойного такого звания, в Бексанаре не нашлось, как не нашлось и того, кто мог бы провести следствие. Местный староста, запуганный Раканом, задержал нескольких подозреваемых, которых солдаты и допросили с пристрастием в подвалах блокгауза.
Ничего путного от задержанных они не узнали, разве что погрелись да размялись сами. Как часто бывает в подобных случаях, одни перекладывали вину на других, припоминались старые обиды, сводились давние счеты, выплывали на свет полузабытые грешки, делались невероятные признания, и все это под соусом обычной ерунды с местным колоритом: чумы, приносимой северо-восточным ветром и губящей животных, в первую очередь лошадей; разбойников, скрывающихся на болотах родственников, изгнанных из родных мест семей, постепенно теряющих человеческий облик злодеев; некоего высокого незнакомца в кожаном плаще и широкополой шляпе, бродящего по ночным улицам с явно недобрым умыслом; странных существ, прячущихся в темноте и пугающих людей жутким воем. По прошествии шести часов, так и не услышав ничего вразумительного, Аркет распорядилась, чтобы всех задержанных отпустили.
Теперь все ждали, выживет ли Идрашан.
Аркет скрипнула зубами. Если конь подохнет…
Тяжелые шаги на лестнице.
Аркет отвернулась от окна, пересекла комнатку и выглянула за дверь. Выйдя из-за угла, Файлех Ракан поднял голову, увидел ее и остановился на полушаге. Выглядел он после бессонной ночи усталым, на виске алела царапина — один из подозреваемых в саботаже оказал сопротивление при задержании.
— Госпожа…
Капитан склонил голову, сделав это скорее по привычке. Впрочем, привычки вечными не бывают, и у Ракана почтительность сохранялась разве что в тоне.
— Что с моим конем?
— К сожалению, госпожа, никаких изменений. Но я здесь не из-за этого. Есть кое-что новое.
— Ага. И что же?
— Деревенский староста сказал, что его люди схватили лодочных воров. Нашли их на лужайке у деревни. Спящих. Лодка без весел, так что дело ясное.
Аркет вздохнула. Деревенский староста — звали его Яншит — был абсолютным убожеством, некомпетентность которого соответствовала объему его брюха и раздутому представлению о собственной важности.
— И что? Нас это касается?
Ракан откашлялся.
— Дело в том, что воры утверждают, будто бы спасались от… э-э… неких живущих на болотах магических существ. И еще… у одного из них кириатский клинок.
Вот ведь дерьмо!
Она пробормотала это несколько раз, пока они спускались по лестнице. Неизвестно почему, но сердце вдруг заколотилось. Аркет не знала, что пугало ее больше — возможная ошибка и разочарование или подтверждение пробудившихся вдруг страхов.
Кириатский клинок, как же. Какой-нибудь заточенный обломок, обернутый веревкой с одного конца. Сколько таких ты уже видела.
Она ошибалась.
Здание, служившее одновременно складом и лодочным сараем, куда заключили пойманных воров, стояло на краю деревни. Подойдя ближе, Аркет увидела сваленное в кучу изъятое оружие и двух неопрятного вида часовых у двери. Сердце застучало еще сильнее при виде длинного кинжала, ручного топора, махакского копья и ножа, выточенного из зуба дракона. И поверх всего этого лежали, отливая тусклым блеском Ан-Монала, кириатские ножны, из которых выступала потертая и заботливо оплетенная рукоять боевого меча.
Она замерла, не сводя глаз с палаша. Меч подмигнул ей, как старый друг, немного самодовольно, как будто они не виделись несколько лет и теперь он вернулся неожиданно для всех преуспевающих малым.
А потом изнутри донесся голос, тягучий, ленивый, ослабленный дверью, но легко узнаваемый. Мягкие нотки переплетались с жесткими, в зажатых гласных тенаннского звенели сдержанная ярость и презрение.
— Знаешь, сержант, тебе бы поискать занятие поинтереснее, чем пытаться играть со мной в гляделки. Может, побреешься? Или напишешь завещание? Писать-то ты умеешь?
