Перед внутренним взором Никоса пронеслась ужасная картина, и он безжалостно прогнал ее. Подобного больше не произойдет, пообещал он самому себе. На этот раз он полностью контролирует ситуацию и не собирается терять самообладание.
Когда бриллиант Брандизи снова окажется в его руках, кошмарный период в жизни его семьи закончится, и они смогут навсегда забыть о существовании семейства Литтлвуд. Впрочем, до этого еще далеко. Сестры невероятно отличались друг от друга, но старшая вызывала у Никоса не меньшую неприязнь, чем младшая, хотя и по другим причинам.
А сейчас она опаздывала на собственную лекцию.
Как человек, ценящий пунктуальность, Никос неодобрительно посматривал на часы на стене. Наконец дверь открылась, и в зал влетела Энджи Литтдвуд с кипой папок в руках. Несколько рыжих прядей выбились из узла у нее на затылке.
Она казалась взволнованной и запыхавшейся, и Никос заметил, что ее рука дрожала, когда она включала микрофон.
– Прошу извинить меня за опоздание… – Ее тягучий голос, такой женственный и мягкий, щекотал его нервы, пробуждал в нем первобытное желание.
Удивленный и раздраженный, Никое поерзал на скамье, чтобы ослабить пульсирующую боль ниже солнечного сплетения. Почему его тело так реагирует на нее? Ведь Энджи Литтлвуд – полная противоположность тем женщинам, с которыми он привык иметь дело. Обычно его спутницами были красотки, являвшие собой воплощение женственности, в то время как доктор Литтлвуд, казалось, не стремилась подчеркивать свою принадлежность к прекрасному полу. Сегодня на ней были те же синие брюки, что и вчера, серый пиджак и закрытый топ. Обычно так одеваются женщины, не желающие привлекать к себе внимание, в одежде они больше всего ценят удобство и практичность.
Если бы Никос не знал об их родстве с Тиффани, он ни за что бы не догадался, что они сестры.
Однако между ними есть некоторое сходство, подумал Никос, задерживая взгляд на пышной груди Энджи и ее узкой талии. Девушка подняла руку, чтобы что-то показать на слайде, и он заметил, какое у нее тонкое запястье. Часть внешней привлекательности Тиффани заключалась в ее хрупкости, и, кажется, ее старшая сестра тоже обладала этим качеством.
Вспоминая, как доктор Литтлвуд давала ему отпор во время их предыдущей встречи, мужчина усмехнулся: в ее вчерашнем поведении не было ничего утонченного. Она оправдывала непростительное поведение своей сестры, и это отвратительно.
Поняв, что значительная часть аудитории ловит каждое слово лектора, Никос заставил себя слушать ее рассказ. Вскоре он, к своему удивлению, обнаружил, что полностью поглощен ее лекцией о гончарном искусстве Греции классического периода. Она знает свой предмет, подумал Никос, наблюдая за тем, как Энджи своим рассказом оживляет прошлое.
На столе перед ней лежало несколько артефактов, которые она наряду со слайдами использовала в качестве наглядных пособий. Говорила она бегло, не заглядывая в записи, и так увлеченно, что не замечала, как пряди волос постепенно выбиваются из пучка. Когда Энджи повернулась, чтобы что-то показать на слайде, узел на ее затылке окончательно развалился и волосы заструились по ее плечам подобно огненной лаве. Удивительный цвет, подумал Никос, когда Энджи пригладила волосы рукой, продолжая читать лекцию. Ее увлеченное повествование держало в напряжении весь зал.
Наконец она сделала паузу, чтобы перевести дух, и посмотрела на часы.
– Я, как всегда, вас задерживаю… На сегодня все. У меня есть конспект лекции. Кому нужно, можете взять. Если у вас будет время, загляните в музей на втором этаже и получше рассмотрите экспонаты, о которых я сегодня упоминала.
Она слегка наклонилась, чтобы положить указку, и огненно-рыжие кудри упали ей на грудь в живописном беспорядке. Никос восхищенно наблюдал за происходящей на его глазах переменой: доктор Литтлвуд больше не была похожа на серьезного ученого. Он увидел в ней… женщину.
Очевидно, Энджи посчитала, что волосы ей мешают, и потянулась за заколкой, но к ней подошел один из студентов и о чем-то спросил.
Она тут же забыла про волосы и углубилась в дискуссию. К ним подошел еще один студент, потом еще несколько, и когда они неохотно отпустили ее, аудитория была уже пуста.
Никос встал и начал спускаться вниз по ступенькам, наблюдая за тем, как Энджи собирает со стола свои материалы.
– Мне с трудом верится в то, что вы внезапно заинтересовались гончарным искусством Греции классического периода, – язвительно произнесла она, прижав к груди папки. – Значит, вы здесь по другой причине, мистер Кириакос. – Ее голубые глаза сверкали за стеклами очков, и Никосу захотелось снять с нее очки и рассмотреть ее лицо.
– Давайте перестанем морочить друг другу голову, доктор Литтлвуд. – Под действием какого-то непонятного импульса он взял со стола один из глиняных сосудов. – Очень мило. Псиктер – сосуд для охлаждения вина. Его наполняли вином и ставили в ледяную воду. Примерно пятый век до нашей эры?
Энджи удивленно посмотрела на него.
– Очевидно, вы внимательно слушали лекцию.
– Я грек, – мягко напомнил Никос, поставив сосуд на место, – и интересуюсь культурным наследием своей родины… И своей семьи.
Она вскинула голову.
– Если вы имеете в виду подвеску, то должна предупредить вас – я еще не искала ее.
– Вы лжете. – Никос обнаружил россыпь веснушек у нее на носу. – Вернувшись вчера домой, вы первым делом принялись ее искать.
Легкий румянец, вспыхнувший на щеках Энджи, подтвердил его правоту.
