данной ситуации старался быть как можно более дружелюбным, вполне сознательно решил, что Турция должна вступить в войну на стороне Германии. Сейчас Германия находилась в таком положении, когда уже невозможно было скрывать своих намерений. Когда однажды, до этого момента, я вмешался в ход событий, ради сохранения мира, Вангенхайм лишь поощрил меня. Как я уже говорил, причина заключалась в том, что тогда Германия хотела, чтобы Турция оставалась в стороне, поскольку немецкий Генеральный штаб надеялся победить без ее помощи. Но теперь Вангенхайм желал, чтобы Турция вступила в войну. Ввиду того, что я не работал в интересах Германии, но очень тревожился за американские учебные заведения, я все еще убеждал Энвера и Талаата остаться в стороне. Это разозлило Вангенхайма.
– Я полагал, что вы сохраняете нейтралитет? – воскликнул он.
– А я полагал, что вы были в Турции.
Ближе к концу октября Вангенхайм сделал все, чтобы военные действия начались; теперь все, что ему было нужно, – это подходящий момент.
Даже после того, как Германия закрыла Дарданеллы, задачу немецкого посла нельзя было назвать простой. Талаат еще не был полностью уверен, что лучшей политикой является война. И как я уже говорил, среди официальных лиц еще было множество тех, кто симпатизировал Антанте. План Талаата заключался в том, чтобы не захватывать все службы кабинета сразу, нет, он хотел медленно, шаг за шагом получить полный контроль. Во время этого кризиса самыми популярными и уважаемыми членами кабинета министров были Джавид, министр финансов, еврей по национальности, но мусульманин по вероисповеданию; Махмуд- паша, министр общественных работ, черкес; Бустани-эфенди, министр торговли и сельского хозяйства, крещеный араб; Оскан-эфенди, министр почты и телеграфа, армянин и конечно же христианин. Все эти лидеры, как и великий визирь, были против войны и предупредили Талаата и Энвера, что если Германия преуспеет в своих интригах, то они уйдут в отставку. Таким образом, атмосфера была довольно напряженной, и это убедительно доказывает один-единственный эпизод. Сэр Луи Маллет, британский посол, принял приглашение поужинать 20 октября в американском посольстве. Однако в последний момент он отправил записку, в которой сообщал, что заболел и не сможет прийти. Я заглянул к послу через час или два и обнаружил его в саду в полном здравии. Сэр Луи улыбнулся и сказал, что его болезнь была целиком дипломатической. Он получил письмо, в котором говорилось, что этим вечером его собираются убить, там называлось точное место и время предполагаемого преступления. Поэтому он решил, что будет лучше остаться дома. Не сомневаясь в том, что такое преступление действительно планировалось, я предложил сэру Луи защиту нашего посольства. Я дал ему ключ от задних ворот сада. Совместно с лордом Уэлсли, одним из секретарей, потомком герцога Веллингтона, мы все подготовили для бегства сэра Луи в наш штаб в случае, если это станет необходимым. Наши посольства были расположены так, что в случае атаки он мог незамеченным пройти от задних ворот своего посольства к нашим.
– Эти люди будто бы снова оказались в Средних веках, – сказал сэр Луи, – когда очень часто послов бросали в темницы.
Полагаю, сэр Луи ожидал, что современные турки именно так с ним и поступят. Я тут же отправился к великому визирю, проинформировал его о ситуации и настаивал, что только визит Талаата к сэру Луи, гарантирующий последнему безопасность, сумеет устранить последствия уже нанесенного вреда. Я вполне мог потребовать этого, поскольку мы уже договаривались действовать в британских интересах, если начнется война. В течение двух следующих часов Талаат нанес требуемый визит. Несмотря на то что одна из турецких газет очень грубо нападала на сэра Луи, среди турок он был очень популярен. Поэтому великий визирь выразил удивление и сожаление, причем абсолютно искренне, что подобные угрозы имели место.
Глава 11
Германия заставляет Турцию вступить в войну
Но мы все здорово нервничали, потому что знали: Германия работает над тем, чтобы найти casus belli[13]. Сушон очень часто отправлял «Гебен» и «Бреслау» на маневры в Черное море, надеясь, что российский флот пойдет в атаку. Было несколько ситуаций, которые могли окончиться войной. На Персидском и Кавказском фронтах происходили постоянные столкновения между российскими и турецкими войсками. 29 октября бедуины перешли египетскую границу и вступили в бой с британскими солдатами. В тот самый день у меня была долгая беседа с Талаатом. Я пришел от имени британского посла, чтобы рассказать ему о бедуинах, вторгшихся в Египет.
«Полагаю, – писал мне сэр Луи, – что это означает войну; вы можете передать эти новости Талаату и рассказать ему о возможных результатах этого сумасшествия».
По этому поводу у сэра Луи уже возникали проблемы с турками. Когда он выразил перед великим визирем протест против приближения турецких войск к египетской границе, турецкий государственный деятель ответил, что Турция не признает такой вещи, как египетская граница. Под этим он подразумевал конечно же, что Египет сам по себе был турецкой территорией и что английская оккупация была лишь временной узурпацией. Когда я довел до Талаата сведения о ситуации в Египте, он сказал, что никакие оттоманские бедуины не входили в Египет. Турки строили колодцы на Синайском полуострове на случай, если начнется война с Англией; Англия уничтожала эти колодцы, а бедуины, по словам Талаата, вмешались, чтобы предотвратить разрушение.
Во время этой встречи Талаат откровенно сообщил мне, что Турция решила примкнуть к немцам и вместе с ними победить или же уйти на дно. Он снова напомнил мне о причинах таких действий и добавил, что, если Германия победит – а он был уверен, что так оно и случится, – кайзер отомстит Турции, если она откажется помочь Германии добиться победы. Талаат честно признался, что именно страх привел Турцию к союзу с Германией. А как я уже говорил, страх был как раз тем мотивом, который руководил турецкими действиями. Он очень спокойно проанализировал всю ситуацию. Он сказал, что народы не могут позволить себе такие эмоции, как благодарность, ненависть или привязанность, единственным руководством к действию должен стать хладнокровный расчет.
– Сейчас, – продолжал Талаат, – в наших интересах быть вместе с Германией. Если через месяц в наших интересах будет присоединиться к Франции и Англии, мы сделаем это. Россия – наш самый страшный враг, – заявил он, – и мы боимся ее. Если сейчас, когда Германия атакует Россию, мы сможем нанести такой удар, после чего в течение некоторого времени Россия не будет в состоянии навредить нам, то долгом Турции будет сделать это! – И затем, повернувшись ко мне с немного грустной, немного дерзкой улыбкой, он подвел итог всему разговору. – Ich mit die Deutschen[14], – сказал он на ломаном немецком.
Однако по причине того, что кабинет никак не мог прийти к единому мнению, немцам пришлось подтолкнуть Турцию к обрыву. На следующий вечер после моего разговора с Талаатом из России пришли печальные новости. Три турецких торпедоносца подошли к порту Одесса и потопили российскую канонерскую лодку «Донец», в результате чего погибла часть экипажа, кроме того, было повреждено два российских дредноута. Кроме того, они потопили французский корабль «Португалия» – погибли два члена экипажа, остальные получили ранения. Затем они направили орудия на город и уничтожили сахарную фабрику, здесь также были жертвы. Этими турецкими кораблями командовали немецкие офицеры. На их борту практически не было турок, так как турецкие экипажи получили выходной в связи с мусульманским религиозным праздником Байрам. Нападение было неожиданным, немцы сознательно совершили налет на город с целью спровоцировать войну. Как мне сообщил мой друг, немецкие офицеры на судне «Генерал» постоянно грозили совершить нечто подобное, если этого не сделает Турция. Что ж, они сдержали слово. Когда новости об этом дошли до Константинополя, Джемаль играл в карты в Серкль д'Ориент. Джемаль был министром военно-морского флота, и все военные действия Турции должны были совершаться по его приказу. Когда кто-то сообщил ему новости, Джемаль очень разволновался.
– Я ничего об этом не знаю! – воскликнул он. – Это было совершено не по моим приказам.
Вечером 29-го у меня состоялась еще одна беседа с Талаатом. Он сказал мне, что ничего не знал об этой атаке и что вся ответственность лежит на плечах немецкого адмирала Сушона.
Я не знаю, правду ли говорили Джемаль и Талаат о своем блаженном неведении, однако считаю, что они должны были ожидать подобного акта насилия. Тем не менее не возникает сомнений в том, что великий визирь Саид Халим был искренне огорчен. Когда М. Бомпар и сэр Луи Маллет пришли к нему и потребовали свои паспорта, великий визирь расплакался. Он умолял их подождать некоторое время, уверял в том, что дело еще можно уладить. Великий визирь был единственным членом кабинета, которого Энвер и Талаат
