Кабинет, сказал он, внимательно рассмотрел вопрос об английских и французских гражданах, живущих в Турции, добавив, что мои доводы произвели большое впечатление. Кабинет принял официальное решение, что граждане враждебных государств могут уехать или остаться, как захотят. Не будет никаких концентрационных лагерей, гражданские лица могут заниматься своими обычными делами, и, пока они будут вести себя должным образом, им никто не будет досаждать. «Наша цель, – говорил Талаат, – путем хорошего обращения с иностранными гражданами показать, что мы не варвары».
Затем он попросил об ответной услуге: не прослежу ли я за тем, чтобы Турцию похвалили за это решение в американской и европейской прессе?
Вернувшись в посольство, я немедленно послал за Тероном Деймоном, корреспондентом Ассошиэйтед Пресс, доктором Ледерером, корреспондентом «Берлинер тагеблатт», и доктором Сэндлером, представителем парижской «Геральд». Я дал им интервью, в котором восхвалял отношение Турции к иностранным гражданам. Также я телеграфировал эту новость в Вашингтон, Лондон, Париж, а также всем нашим консулам.
Едва я закончил с корреспондентами, как до меня дошли тревожные новости. Я договорился о другом поезде, который должен был уйти тем же вечером. Теперь же я узнал, что турки отказываются визировать паспорта тех, кто должен был уехать. После столь искреннего обещания Талаата эти новости меня очень обеспокоили. Я немедленно отправился на железнодорожную станцию. То, что я увидел, еще больше увеличило мою злость на министра внутренних дел. Вокруг ходили обезумевшие люди; женщины плакали, дети кричали, а взвод турецких солдат под командованием низкорослого фата в ранге майора выталкивал людей со станции прикладами ружей. Бедри, как всегда, был там и, как всегда, наслаждался неразберихой. Некоторые пассажиры, сказал он, не оплатили подоходный налог, и по этой причине им не разрешено уезжать. Я ответил, что буду лично отвечать за эти выплаты.
– Я ничего не могу возразить, – со смехом произнес Бедри.
Мы были в полной уверенности, что мое предложение уладило проблему и что поезд уедет вовремя. Но внезапно был отдан приказ, который вновь задержал отбытие.
Поскольку я получил обещание лично от Талаата, то решил найти его и выяснить, в чем дело. Я сел в свой автомобиль и отправился в Оттоманскую Порту, где обычно располагался его штаб. Не найдя там никого, я сказал шоферу, чтобы тот ехал прямо домой к Талаату. Некоторое время назад я навещал Энвера дома. Теперь же у меня появилась возможность сравнить его образ жизни с образом жизни его более могущественного коллеги. Контраст был поразительный. Энвер жил в роскоши, в одном из самых богатых районов города, сейчас же я ехал в один из самых бедных районов. Мы приехали на узкую улочку, по сторонам которой стояли маленькие, грубые, неокрашенные домишки. Только одно отличало эту улицу от остальных в Константинополе – в одном из домов на ней жил один из самых могущественных людей Турции. В начале улицы стоял полицейский, пускавший только тех, кто мог серьезно обосновать свой визит.
Наш автомобиль, как и другие, был оставлен, но, когда мы объяснили, кто мы, тут же был пропущен. В отличие от дворца Энвера с его многочисленными комнатами и прекрасной мебелью дом Талаата был старым, шатким, деревянным трехэтажным зданием. Все это, как я позже узнал, было частью мероприятий, которые Талаат проводил ради своей карьеры. Как и многие американские политики, он нашел себя в роли человека из народа, надежного политика. Он знал, что внезапная демонстрация процветания ослабит его влияние в комитете «Единение и прогресс», большинство членов которого, как и он, поднялись из низших слоев общества. Обстановка в доме полностью соответствовала внешнему виду. Нельзя было даже подумать о восточном великолепии. Мебель была дешевой; на стенах висело несколько грубых картин; на полу лежало несколько потрепанных ковров. Около стены стоял деревянный стол, на котором находился телеграф – средство, при помощи которого Талаат когда-то зарабатывал себе на жизнь, а теперь способ связи с товарищами. В эти беспокойные времена в Турции Талаат иногда лично отправлял телеграфные сообщения!
В этой обстановке я несколько минут ждал большого босса Турции. В нужный момент открылась дверь по другую сторону комнаты, и появилась огромная, быстрая, ярко одетая фигура. Я был поражен тем контрастом, который был между этим Талаатом и тем, с которым я часто встречался в Оттоманской Порте. Это больше не был Талаат в европейском одеянии, обладавший лоском европейских манер. Человек, представший передо мной сейчас, выглядел как настоящий болгарский цыган. На Талаате была традиционная турецкая феска, его огромное тело было облачено в большую серую пижаму. На его круглом лице сияла улыбка. Он был весел и в то же время насторожен. Талаат прекрасно понимал, что за неотложное дело заставило меня прийти к нему домой. Его поведение очень походило на поведение нераскаявшегося хулигана в школе. Он добродушно ухмылялся. Талаат вошел, сел и начал извиняться. Вновь тихо открылась дверь, и в комнату втолкнули смущенную маленькую девочку с подносом, на котором были сигареты и кофе. Потом я увидел молодую женщину, примерно двадцати пяти лет, которая стояла за спиной ребенка, побуждая его войти. Это были жена и удочеренная дочь Талаата. Я уже знал, что, поскольку турецкие женщины никогда не появляются в обществе и не хозяйничают во время приема гостей, они чрезвычайно любопытны по отношению к гостям своих мужей, и им нравилось тайно подсматривать за ними. Мадам Талаат, очевидно, не была удовлетворена этим осмотром, поскольку через несколько минут ее лицо появилось в окне, которое располагалось точно напротив меня. Муж ее видеть не мог ввиду того, что смотрел в противоположную сторону. Так она тихо стояла несколько минут, внимательно наблюдая. Она была дома, и поэтому лицо ее было открыто. Девушка была привлекательна и сообразительна, в то же время было вполне очевидно, что ей очень нравилось со столь близкого расстояния наблюдать за американским послом.
– Талаат, – сказал я, понимая, что пришло время для откровенного разговора, – разве вы не понимаете, как глупо себя ведете? Несколько часов назад вы сказали мне, что решили прилично обращаться с французами и англичанами, и попросили меня проследить за тем, чтобы американские газеты напечатали об этом. Я тут же пригласил к себе корреспондентов и рассказал им, как замечательно вы себя повели. И это по вашей собственной просьбе! Завтра об этом прочитает весь мир. Теперь же вы вовсю стараетесь свести на нет все мои усилия, которые были направлены в вашу же пользу. Теперь вы отказываетесь от своего обещания вести себя прилично. Вы собираетесь сдержать данные мне обещания? Давайте быть абсолютно честными друг с другом. Особенно мы, американцы, гордимся тем, что всегда держим слово. Всегда, независимо от того, идет ли речь об отдельном человеке или о целой нации. Мы отказываемся считать равными себе тех, кто ведет себя иначе. Также вы должны понимать, что мы не сможем иметь с вами никаких общих дел, если я не буду в состоянии полагаться на ваши обещания.
– Это не моя вина, – ответил Талаат. – Нужно винить немцев за то, что поезд был остановлен. Вернулся немецкий начальник штаба и выступил против, утверждая, что мы слишком хорошо обращаемся с англичанами и французами и не должны их отпускать. Он говорит, что мы должны держать их в качестве заложников. Именно его вмешательство остановило поезд.
Именно это я и подозревал. Талаат дал мне обещание, а Бронссарт, глава немецкого штаба, отменил его приказания. Признание Талаата дало мне возможность, о которой я мечтал. К тому времени мои отношения с Талаатом стали столь дружественными, что я мог говорить с ним абсолютно откровенно.
– Так что, Талаат, – сказал я, – вам нужен советчик в том, что касается ваших отношений с иностранцами. Вы должны принять решение, кто вам нужен: я или немецкий штаб? Не думаете ли вы, что совершите ошибку, если отдадите себя полностью во власть немцев? Возможно, наступит время, когда вам потребуюсь я, чтобы выступить против них.
– Что вы имеете в виду? – спросил он, глядя на меня с напряженным любопытством.
– Немцы непременно попросят вас совершить множество вещей, которые вы не захотите делать. Если вы сможете сказать им, что американский посол против, то моя поддержка может оказаться для вас полезной. Кроме того, вы знаете, что все ждут мира через пару месяцев. Вы также знаете, что немцам наплевать на Турцию. И конечно же вы не можете рассчитывать на помощь союзников. Есть лишь одна нация в мире, в которой вы сможете найти незаинтересованного друга, и это Соединенные Штаты.
Этот факт был столь очевидным, что мне даже практически не нужно было его аргументировать. Однако у меня был и другой аргумент, который мог оказать гораздо большее влияние на принятие решения. Уже началась борьба между военным департаментом и гражданскими властями. Я знал, что Талаат, который, хотя и был министром внутренних дел, все же оставался гражданским лицом, а поэтому не собирался жертвовать хотя бы капелькой своей власти в пользу Энвера, немцев или других воинственно настроенных
