– Я их целую вечность не пробовала, – ответила она.
– У меня брат держит кур. Посылает яйца из Шэнтитауна на челночном корабле компании. В прошлом году прислал нам целую курицу. Вряд ли могу сказать, что мы ее продали. – Он улыбнулся, и Ли увидела темно-синий от угольной пыли шрам под его подбородком. – Слопали несчастную за один прием.
На «живой» стене заведения шла спин-информация. Канал актуальных новостей. Политика. Когда Ли повернулась, чтобы посмотреть, во весь экран показали живое и красивое лицо Коэна. Он стоял на мраморных ступенях здания Генеральной Ассамблеи. Вокруг него собралась толпа журналистов, забрасывавших его вопросами о последнем решении по поводу прав AI.
– Речь идет не о каких-то особых правах для независимых AI, – сказал он в ответ на вопрос, который Ли не услышала. – Это элементарное уважение, заслуживаемое всеми, независимо от того, управляются ли они программой или геномом. Фракция за ограниченные права проповедует двойную мораль. По мнению наших оппонентов, все свиньи равны, но некоторые из них равны более других. Это шаг от равенства, а не по направлению к нему.
Он шунтировался через Роланда, золотоволосого, золотоглазого мальчика, которого можно было бы принять за девушку, если бы не медно-желтая тень над его верхней губой. Ли однажды видела этого паренька, когда он зашел к Коэну в свой выходной день. Они посидели за виртуальным чаем, во время которого он честно признался, уминая оладьи с маслом и девонширским кремом, что деньги, которые ему платит Коэн, – это единственное средство, позволяющее ему учиться на медицинском факультете.
Женщина, повисшая на руке Коэна, или скорее Роланда, была выше его даже без своих восьмисантиметровых каблуков. Ее лицо было знакомо Ли из спин-демонстраций моды, но она не могла понять, являлось ли ее тщательно накрашенное лицо натуральным или синтетическим.
– Значит, вы боретесь за равные всеобщие права? – задал вопрос один из репортеров, ухватившись за последние слова Коэна. – Это похоже на шаг в сторону отмены законов о генетике.
Коэн рассмеялся и поднял руку, отклоняя вопрос.
– Это меня не касается. Мне и не снилось устраивать склоку между приматами.
– А как вы прокомментируете слухи, что ваши собственные связи с Консорциумом оказали негативное влияние на движение за права AI? – спросил другой репортер.
Коэн медленно повернулся к репортеру так, словно он не поверил своим ушам. Ли подумала, заметил ли репортер небольшую паузу, предшествовавшую его улыбке, и понял ли он, с какой силой кипит гнев за этим безмятежным нечеловеческим спокойствием.
– Никакой связи с Консорциумом не существует, – холодно ответил Коэн. – Но наши оппоненты пытаются выставить любую законную ассоциацию вроде ALEF[6] как политическую силу Консорциума или оклеветать любого из входящих в нее AI. Это совершенно очевидно.
– Но все же, – продолжал репортер, – вы не можете отрицать того, что… стиль вашей жизни несколько омрачил вопрос, рассматриваемый в ходе этих слушаний.
– Образ моей жизни? – Коэн одарил камеру своей самой очаровательной улыбкой. – Я настолько скучен, насколько может быть скучен бинарный молодой человек. Просто спросите моих бывших жен и мужей.
Ли закатила глаза, поискала в системе управление «живой» стеной и переключила ее на спортивную передачу.
– Того, кто это сделал, угощаю пивом! – раздался пьяный голос с какого-то заднего столика.
Ли проигнорировала это; она внимательно смотрела, как новая звезда в команде «Янки» принимала крученый до неприличия удар.
– А вот и ваша еда, – сказал повар, двигая тарелку с лапшой по обшарпанному прилавку.
Беря тарелку, Ли повернула руку ладонью вверх, и стали видны матово-серебряные провода ее системы там, где сталекерамика проходила под кожей ее запястья.
– Так вы – спортивная болельщица, – сказал повар. – Как вам понравились «Янки» в этом чемпионате?
– Мне-то они всегда нравятся, – улыбнулась Ли. – Они, конечно, проиграют. Но я все равно их люблю.
Повар рассмеялся. Шахтерский шрам, повторявший линию его подбородка, ярко выделялся на коже.
– Приходите на финал, и я накормлю вас бесплатно. Мне нужен здесь хоть один, кто не за «Метс».
Ли вышла из заведения, продолжая есть на ходу. Улицы и сводчатые галереи постепенно заполнялись людьми. Ночная смена возвратилась из шахты, а шахтеры второй смены направлялись к челнокам, которые доставляли их на планету. Все бары были открыты. В большинстве из них демонстрировалось спин-вещание, но в нескольких, несмотря на раннее утро, играла живая музыка. Ли остановилась у одного из баров, привлеченная звуками плохо настроенной скрипки и голосом поющей девушки. В сознании Ли неожиданно всплыли запахи пропитанных дезинфицирующим раствором простыней и тяжелого густого воздуха Шэнтитауна. Она вспомнила бледного, рано состарившегося человека, лежащего на больничной койке. Его кожа была дряблой и обвисшей. Напротив койки стоял доктор и рассматривал расплывчатый рентгеновский снимок.
Мимо прошмыгнул прохожий, толкнув ее в бок, и она почувствовала, что еле сдерживает слезы.
– Ты будешь доедать это? – спросил он.
Она подняла глаза и увидела худого старого пьяницу, уставившегося на ее лапшу слезящимися глазами.
– Черт с тобой, забирай, – сказала она и пошла прочь.
Она думала, что в службе безопасности будет тихо в это время суток. Она ошибалась. Орбитальная станция АМК была шахтерским городом; здесь даже в четыре утра в камерах для нарушителей было оживленно.
Из мрачной государственной конторы сквозь двустворчатые двери в переулок сочился желтый свет. На
