– Офис Джиллиан Гоулд. Могу я поинтересоваться, кто на связи? – быстро произнес он тоном, говорившим, что только избранные могут спрашивать Джиллиан Гоулд без предварительной договоренности.
Затем он посмотрел на монитор и почти подпрыгнул в своем эргономично-правильном кресле.
– Доктор Шарифи! Извините. Если вы подождете минутку, то я вызову ее с совещания.
Ли заморгала от неожиданности, но он удалился до того, как она смогла ответить. Она открыла доступ к регулировке стены и поняла, что Шарифи активировала программу экстраполированной презентации – потокопространственный интерфейс, который при включении демонстрировал только тщательно причесанную голову и позволял участвовать в деловой встрече в шортах или одновременно завтракать. Ли помедлила и дезактивировала программу в тот момент, когда на экране появилась Гоулд.
У Гоулд были отличная осанка и лицо с особым англосаксонским выражением. Ли никогда не удавалось ничего прочесть на таких лицах. На ней было надето такое же ритуальное ожерелье, как у ее помощника. Только ее ожерелье было подлинным. Наполовину его прикрывала дымчато-серая льняная блузка. Но кость была настоящей, стеклярус сделан из антикварного бутылочного стекла, а узелки завязаны вручную какой- нибудь обнаженной до пояса старухой из культурного заповедника в зоне южнее Сахары. И все это доставили на орбиту за деньги, которые Ли с трудом себе представляла. Никому не удавалось выглядеть так богато, как богатым либералам.
– Ханна! – сказала Гоулд, улыбаясь. И увидела Ли. Улыбка исчезла, словно кто-то выключил свет.
– А это что еще такое? – спросила Гоулд, ее голубые глаза своим холодом могли заморозить текущую воду.
Вместо ответа Ли провела своим удостоверением у сканирующей пластинки внизу экрана.
– Всего несколько обычных вопросов.
– Хорошо, – сказала Гоулд. – Но учтите, что я все записываю.
Ли моргнула и сделала скучное лицо.
– Официальная запись, зашифрованная программой Фурмана, поступит в ваше распоряжение немедленно, мисс, хм, – она сделала паузу, будто заглядывая в записную книжку в своей руке, – Гоулд. И кроме того, это – не уголовное расследование.
– Ну, конечно, – сказала Гоулд, идя на попятную.
– Каковы ваши отношения с Ханной Шарифи? – спросила Ли.
– Мы – двоюродные сестры.
– Но…
– Ее приемная мать – сестра моего отца.
– Понятно. Когда вы в последний раз разговаривали с ней?
– Точно не помню.
«Ложь номер один», – подумала Ли, впившись глазами в сонную артерию собеседницы в том месте, где она выступала из-под сложного узора стекляруса на ожерелье.
– Ну, приблизительно?
– В течение нескольких недель, возможно. Мы часто разговариваем.
Сначала Ли хотела спросить у Гоулд о том, что могло означать слово «страховка» в записях Шарифи, но потом решила не делать этого. Информация – это сила, и не всегда стоило раскрывать подозреваемому свои карты, особенно когда ты еще только начал тасовать колоду.
– Посылала ли она вам с того времени что-нибудь обычной почтой? – спросила она вместо этого.
– Возможно.
– Понятно, – повторила Ли, не скрывая сарказма. Между бровями Гоулд появилась морщинка.
– Мне нечего скрывать. Она часто посылает мне черновики своих работ.
– Что? Вы тоже физик?
– Я – ее редактор. У меня в работе были две ее книги.
– Были?
Связь на линии улучшилась.
– Одна книга уже в печати.
– Она обычно посылала свои рукописи посылками?
– Ей не нравится электронный набор.
– Наверно, очень не нравится. Настоящая почта работает медленно. И ее услуги очень дорогие.
– Она плохо видит.
– Плохо видит? – переспросила Ли. – Конструкция?
Она бросила на Гоулд пристальный взгляд, подняв вверх брови. Этим взглядом ей удавалось усмирять недовольных в окопах и раскалывать тех, кто упорно отказывался отвечать на допросах.
Взгляд скатился с Гоулд, как с гуся – вода, что еще раз доказывало, что жестким взглядом можно чего- то добиться только тогда, когда за ним стоит нечто более серьезное, нежели слова.
– Это все? – спросила Гоулд. – Я действительно занята. Поэтому, если у вас больше нет вопросов по
