Чья-то рука протянулась через плечо Шеннон и взяла банку с кешью из коробки, которую она разглядывала.
— Здорово, я умираю от голода!
— Ты всегда голодный, Коннор.
— Обед еще не скоро.
— Мам, — сказала Шеннон, входя на кухню.
— Да, милая?
— Ты помнишь, я говорила тебе о том, что Алекс просто мой друг, не правда ли? Между нами ничего нет. — Это не было ложью, но Шеннон все равно скрестила пальцы.
— Кажется, он очень хороший молодой человек.
— Да, но что ты имела в виду, предлагая Джереми познакомиться с «другими внуками»? Как будто он один из них?
— Это просто оговорка, дорогая.
Ее мама никогда не оговаривалась. Это факт.
— Не надейся понапрасну, — предостерегла Шеннон. — Алекс не хочет снова жениться. Он очень ясно объяснился по этому вопросу, так что между нами ничего не будет.
— Но, дорогая, ты же не можешь винить меня за то, что я надеюсь на что-то. Ты никогда не приводила молодого человека на обед, тем более на Рождество. К тому же я уже давно не видела тебя такой счастливой.
— Он вдовец, мам. Еще даже год не прошел, — произнесла Шеннон отчаянно. Не хватало ей только этого несвоевременного сватовства. — Пожалуйста, ничего не говори.
Педжин прикоснулась к ее лицу.
— Я скажу только, что люблю тебя, дорогая. Теперь иди и не беспокойся. Сегодня Рождество.
Шеннон поспешила обратно в гостиную и села рядом с Алексом. Он говорил что-то о футболе, и она удивилась про себя тому, как быстро мужчины нашли общую тему для разговора. Временами она чувствовала себя чужаком в своей собственной семье. Женщины обычно суетились на кухне, обсуждая угощение, детей и всякие хозяйственные дела, а братья говорили о спорте или на другие мужские темы. Она же не подходила ни одной из этих компаний.
— Как поживает твой котенок? — спросил Коннор через несколько минут. — Не считая того, что это просто кожа да кости, так он здоровенький.
— Он поживает хорошо. — Шеннон посмотрела на Алекса. — Коннору приходится обслуживать всех зверей, что семья тащит ему на осмотр и лечение.
— Как семейный врач?
— Что-то вроде этого.
Алекс кивнул. Он удивлялся сам себе — и почему это он так беспокоился из-за обеда у О'Рурков? Они нормальные люди, твердо стоящие на земле и очень приятные. Трудно поверить, что они немыслимо богаты. И Джереми веселится до упаду, смеется и бегает везде с двумя маленькими девочками, которые похожи как две капли воды.
Прибыли другие О'Рурки, тети и дяди, кузены и кузины, чьи имена Алекс даже не пытался запомнить. Детей обнимали и угощали сладостями. Обед же, судя по разнообразию запахов, плывущих из кухни, обещал быть настоящим пиршеством.
Шеннон посвятила какую-то часть времени Джереми, и Алекс чувствовал, что скучает по ней, когда она исчезала из поля его зрения.
— Попробуй это, — предложила она, появившись после особенно долгого отсутствия и протягивая ему ореховое пирожное.
— Это восхитительно, но если ты будешь продолжать подкармливать меня, я не смогу съесть обед.
— Скажи спасибо, что она не пытается готовить обед, — усмехнулся Коннор. — А то придется зондировать твой желудок.
Все засмеялись, и кто-то еще добавил:
— Или все помчатся на улицу ждать пожарных.
— Эй, я поджигаю только кухонные плиты, а не дома, — сострила Шеннон, но Алекс видел, как ее губы сжались. Спустя пару минут она вышла из гостиной, и он нахмурился, пораженный тем, что ее семья и не представляет, как задевают Шеннон их издевки.
Алекс неприязненно взглянул на Коннора.
— Если бы у тебя была хотя бы половина мозгов твоей сестры, ты не говорил бы глупости, — сказал он, не заботясь о том, что слова его звучат очень грубо.
Он последовал за Шеннон, схватив и ее, и свое пальто, когда увидел, что она выходит на веранду.
— Подожди, — позвал Алекс, закрывая дверь и ограждаясь тем от ушей ее родственников. — Ты здесь околеешь от холода.
— На самом деле я крепче, чем выгляжу.
Алекс укутал ее в пальто.
— Ты же дрожишь. Почему ты не велела Коннору и другим замолчать?
— А зачем? Всем было очень весело.
Он поймал ее подбородок и заставил смотреть на себя, расстроенный тем, что ей приходится терпеть все это.
— Тебя-то это не радовало. Ты ведешь себя, словно тебе все равно, но я знаю, что это не правда, так что со мной не притворяйся. Прошу тебя, Шеннон.
Отчужденное выражение в ее глазах постепенно растаяло.
— Я привыкла к этим насмешкам. Просто сейчас ты и Джереми здесь… — Она пожала плечами и потерла руки. — Я имею в виду, я объяснила всем, что мы просто друзья, поэтому они не должны думать, что поставили меня в неловкое положение перед тобой. Но в семьях всегда так… знаешь, когда появляется кто-то новый… любопытство и мысль, что, может быть, этот человек тот самый… В общем, им бесполезно что-либо говорить.
Алекс ждал, пытаясь понять.
— Тогда как долго ты собираешься сердиться на Коннора?
— Кто сказал, что я сержусь? У моих братьев деликатность носорога. Видимо, их в детстве роняли вниз головой.
Алекс засмеялся и обнял ее крепче.
— Ты самая изумительная женщина, — шепнул он ей в волосы. — Хотел бы я, чтобы ты увидела себя моими глазами, тогда бы поняла, какое ты чудо. Если бы все было по-другому…
Желание Алекса утешить ее много значило для Шеннон. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь принял ее такой, какая она есть. И вот теперь, когда она нашла идеального мужчину, оказалось, что он хочет быть просто другом. Но даже это не продлится долго. Они балансировали на слишком узкой грани.
Легкий ветерок ворошил хвойные гирлянды на перилах веранды, и Шеннон подумала о рождественской омеле, которую ее мать всегда подвешивала над входной дверью. Пара, поцеловавшаяся под омелой в Рождество, обязательно поженится…
Она подняла голову.
Конечно же, омела была здесь, связанная в дугу!
Алекс проследил за ее взглядом, и тень легла на его лицо.
— О, Шеннон, как бы я хотел…
— Нет, не говори об этом. Давай притворимся еще один день. Сегодня ведь Рождество.
— Да, так и есть. — Его поцелуй был одновременно и страстным и трепетным, и слезы выступили на глазах Шеннон.
Когда наконец он отпустил ее, на его лице отразилось выражение досады.
— По-моему, у нас есть зрители. Причем очень недовольные.
Шеннон повернулась и увидела трех из своих братьев Они свирепо смотрели через окно на Алекса,
