аварийном отсеке. Израсходовав почти 70% воздуха высокого давления (ВВД) в центральном посту спохватились, что делается что-то не то... лодка не реагирует на продувание главного балласта. Прекратили дуть балласт, осмотрелись, оказалось лодка лежит на глубине 45 метров с креном 15 градусов и дифферентом 0,5 градуса на корму. Единственная польза, которая могла бы быть от такого продувания - обозначение своего места. Вырываясь на поверхность, мощные пузыри ВВД показывали местонахождение ПЛ.
Вдруг погас свет, отключились приборы, в том числе пульт управления общекорабельными системами. Включилось аварийное освещение, воцарился полумрак, тишина. По громкоговорящей связи и телефону запросили все отсеки. Доложились все, кроме четвертого, сколько не вызывали, сколько не стучали в переборку — молчание.
Надо всплывать. В центральном посту весь личный состав на своих боевых местах, начальник штаба дивизии, командир Суворов, командир БЧ—V стали соображать, что делать дальше. Попытки порциями продувать балласт вручную (т.к. пульт вышел из строя) результатов не дали.
Подводная лодка лежала мертвой глыбой, выйдя из подчинения людей. По переборке отсека струились капли конденсата, подтверждая, что за этой стальной перегородкой находится 420 тонн холодной морской воды под давлением четыре с половиной килограмма на квадратный сантиметр, убившей четырнадцать подводников, не покинувших свой боевой пост. Когда, после подъема лодки, командир войдет в отсек, то увидит всех на местах, расписанных по аварийной тревоге, но только мертвыми и поймет, что до последней секунды они оставались верными присяге и Корабельному уставу. Авария выделила им всего три минуты, чтобы успеть доложить на ГКП о поступлении воды в свой отсек через клинкеты вентиляционной системы. Однако закрыть эти роковые клинкеты моряки, увы, не успели.
От воды, попавшей в трюм центрального поста, взорвалась аккумуляторная батарея, вышло из строя жизненно важное оборудование и системы управления, появились смертельно опасные газы (СО). Командир перевел управление кораблем во второй отсек и приказал всем покинуть центральный. Логично было предположить, что через час лодку начнут искать, так как именно это время нахождения под водой было указано в шифровке при погружении. По здравому смыслу на торпедолове через час должны были встревожиться и объявить тревоги. От попавшего в беду экипажа требовалось прежде всего найти способ оповестить о себе. Для этого предусмотрены штатные аварийные буи с радиопередатчиком, телефоном и светосигналом. Буи эти (АСБ - аварийный спасательный буй) часто терялись в море, срывались волной. За это наказывали, нет не конструкторов - начиная от заведующего буем - боцмана и кончая командиром. Способ надежного крепления буя перед выходом в море был на уровне эпохи пещерного человека. Четыре - шесть матросов выстраивались вокруг буя и по команде помощника: «Раз, два - взяли!» пытались его оторвать от места крепления. Запись, сделанная в документе о подготовке ПЛ к выходу в море, о том, что крепление буя проверено и оно в норме, являлось основанием для представителя АСС флота (АСС - аварийно-спасательная служба) о готовности ПЛ к выходу в море. Чтобы упростить организацию службы и избежать наказания, их намертво приваривали к корпусу. Все знали и закрывали на это глаза. Таких буев на ПЛ два, в носу и корме. Отдаются они изнутри прочного корпуса. Поэтому и на аварийной ПЛ «К-429» аварийные буи не всплыли, отдать их не удалось.
В первом отсеке, где старшим оказался командир 228-го экипажа, царила паника. Белоцерковский, который «держал» подводную лодку на заводе в боевом дежурстве и готов был через 19 часов после сигнала уничтожить любого супостата, сейчас, без приказания центрального поста, самовольно готовил к всплытию ВСК (всплывающая спасательная камера). Но она тоже была намертво приварена. Слишком большая была уверенность в том, что у нас на флоте аварии не может быть. Впрочем, в любом случае воспользоваться камерой не смогли бы: лебедочное устройство не работало. Вот уж материал для 1937 года.
Постоянное прослушивание горизонта ничего не давало, их явно никто не искал. Томительные часы ожидания длились невыносимо долго. К утру Суворов принял решение послать на поверхность разведчиков. Добровольцами попросились два мичмана, Николай Мерзликин и Михаил Лестник. Выход решили осуществлять через торпедный аппарат. Чтобы это сделать, надо было сначала из аппарата извлечь торпеду. А поскольку система гидравлики не работала, тащить пришлось вручную.
Мичманы благополучно всплыли в индивидуальных дыхательных аппаратах (ИДА-59) и легководолазных костюмах. Ни торпедолова, ни других кораблей, ищущих подводную лодку, они не увидели. Вдали виднелся берег губы Саранной, на него и поплыли. Вода была всего лишь плюс четыре градуса, но к полудню мичманам повезло, увидели стоящий на якоре пограничный катер. Пограничники их брали, как диверсантов, к счастью - живьем. В этом повезло «К-429» - «диверсанты» на русском языке сообщили все тайны сразу: номер лодки, где затонули, ФИО командира и замполита. О задержанных и их сообщении с пограничного катера дали радиограмму в свой штаб. Мичманов же высадили на берег и они, взяв в охапку свое водолазное снаряжение, через сопки двинулись в родную базу.
Вот таким образом в штабе флота узнали, что погрузившаяся для дифферентовки атомная лодка затонула. Флотилия, только что занявшая первое место по флоту и особенно ее оперативная служба, зашевелились. Волевые адмиралы наморщили лбы, снова принимались только правильные решения. Все понеслось, как в кинофильме. В сторону бухты с затонувшей подлодкой неслись вертолеты, быстроходные спасатели и даже подводная лодка. После двенадцати часов пребывания на дне экипаж услышал, наконец, щелчки гидролокатора, дробью рассыпавшиеся по корпусу ПЛ, и шлепанье винтов над головой.
Спасатели наладили связь с лодкой, с «К-429» отвечали ударами кувалды по корпусу. Решили выпускать людей по 4 человека - максимум, что позволяет один торпедный аппарат. Так и поступили. Но, вместо штатных 87 человек на борту вышло в море 120. Эти лишние 33 человека считались проходящими стажировку и дыхательными аппаратами для них никто не запасся. Торопились, не до аппаратов, главное план БП. А часть аппаратов осталась в четвертом отсеке, но это была еще не вся беда. Многие подводники не умели пользоваться индивидуальными спасательными аппаратами, хотя в книжках боевой номер, запись о сдаче зачетов и прохождении практики, имели место быть. В реальности же многие оказались не готовы к предстоящему испытанию.
Погиб молодой матрос Синяков, прямо в торпедном аппарате... погиб мичман Закиров, он первым выходил через кормовой выходной люк. Закиров сделал все правильно: приготовил аппарат и снаряжение, включился, но за три метра до поверхности воды запутался в буйрепе (веревка по которой он поднимался на поверхность, к концу которой был прикреплен буй, выпущенный с торпедного аппарата подводной лодки) и скончался от переохлаждения.
Ошеломляющее разгильдяйство проявили спасатели Тихоокеанского флота, из подаваемых ими сверху на ПЛ баллончиков, некоторые оказались пустыми, в нужную минуту не нашлось тросов, не работали компрессора, их срочно, самолетом, пришлось доставлять от дорожных ремонтников. Устройство лодки толком никто не знал, поэтому на ходу по чертежам объясняли, что им делать, поэтому вскрыли лючок, через который в лодку хлынула забортная вода, а не сжатый воздух. Личный состав лодки приступил снова к борьбе с поступающей водой: дырку, открытую водолазами, в конце концов забили деревянной пробкой. «Ради бога, — отстукивали подводники „морзянку“ кувалдой по корпусу, — ничего не трогайте, мы сами...».
На спасательном судне находился уже сам Главнокомандующий ВМФ С.Г. Горшков. Пришла еще одна подводная лодка, но организация спасения не улучшилась, а прямой помощи от нее не было, но для доклада наверх очень убедительно: — «В операции по спасению принимает участие и подводная лодка».
Четверо суток не спал Суворов, требуя баллонов и исправных аппаратов ИДА, подбадривал слабых, четверо суток выходили потерпевшие подводники через торпедный аппарат и кормовой люк. Главком написал им записку, которую доставили на ПЛ вместе с аварийно спасательным имуществом и пищей: «Товарищ Суворов, товарищ Гусев, я восхищаюсь Вашими действиями, — писал Главком - прошу принять все меры к спасению личного состава». Содержание записки Суворов довел до каждого, в кормовые отсеки по телефону, в носовых — персонально. «Держитесь, — говорил командир, - наверху нас ждет сам Главнокомандующий».
Командир, с затонувшей лодки, выходил последним. Под водолазным костюмом был только мундир капитана 1 ранга и дифферентовочный журнал. Справился он с задачей успешно, подводники представляют, как сложно одевать без помощи громоздкое и тяжелое снаряжение. Не успел Суворов переодеться, как ему сразу подсунули ручку и «Журнал готовности корабля к выходу в море». «Николай Михайлович, подписывай,
