борьба за обеспечение непотопляемости. Несмотря на предпринятые усилия, подводную лодку спасти не удалось. 6 октября в 11 часов 03 минуты она затонула на большой глубине.
Экипаж эвакуирован на советские корабли. Потерь в составе экипажа, кроме тех, о которых сообщалось 4 октября, нет. Обстоятельства, приведшие к гибели лодки, продолжают выясняться, но непосредственной причиной является быстрое проникновение воды извне. Реактор заглушен. По заключению специалистов, возможность ядерного взрыва и радиоактивного заражения среды исключается».
Сообщение вызвало у меня Настоящее потрясение. Будучи участником создания и освоения этих ультрасовременных стратегических кораблей, я подписался в акте приемки под словами, характеризовавшими РПКСН как «лучший корабль современности». И это не было лишь громкой фразой - лодки данного проекта подтвердили нашу оценку безупречным выполнением поставленных задач в течение 20 лет!
Других публикаций в прессе, как это было тогда принято, не появилось. Я же в то время находился в заключении и не располагал другим источником информации, кроме газет. Из них узнал и о Чернобыльской катастрофе. Сразу обратился в многочисленные инстанции, даже М.Горбачеву написал, предлагая свои услуги эксперта и практика. Я был уверен, что со своим тридцатилетним опытом общения с ядерными реакторами буду значительно полезнее на Чернобыльской АЭС, а не в колонии. Разумеется, никакого ответа не получил. Позже мне удалось наладить доставку необходимой документации, однако предпочитаю не уточнять, каким образом. Погибшая «К-219» не давала мне покоя. Снова и снова я задавал себе вопрос: как можно было утопить лодку с запасом плавучести в несколько тысяч тонн, имея в наличии весь экипаж и лишь один загазованный отсек?.. Ведь экипаж располагал мощностями обоих реакторов, полным запасом воздуха высокого давления и стопроцентным комплектом индивидуальных спасательных средств. Все механизмы и системы, включая пожарные и водоотливные средства, резервные источники энергии были исправны. Не говоря уже о том, что подавляющее большинство их на лодке продублировано...
Все, что мне оставалось в моем вынужденном безделии, так это сутками анализировать ситуацию, опираясь лишь на собственный опыт. И все же - вспомнил! Еще в середине семидесятых на этой лодке, в ракетной шахте N 6 произошла подобная авария. В шахте были неисправности, и о них знал личный состав перед выходом в море. Однако тогда авария не имела серьезных последствий. Лишь после освобождения мне удалось встретиться с командиром БЧ-5 этой лодки, капитаном второго ранга Игорем Анатольевичем Красильниковым и увидеть фотографии терпящего бедствие корабля, сделанные с вертолета. Побеседовал я и с членами комиссии по расследованию, а также с офицерами, которых хотели отдать под суд. В 1997- 1998 годах уточнил многие детали непосредственно у командира лодки И. Британова, старшего помощника И. Курдина и штурмана Е. Азнабаева. Опираясь на все эти свидетельства, я и излагаю обстоятельства гибели «К-219».
Что же произошло? В одной из ракетных шахт произошла утечка окислителя и взрыв. В конечном итоге возник пожар в ракетном четвертом отсеке, локализовать огонь не удалось. Он распространился по кораблю. Часть личного состава отравилась парами топлива и продуктами горения. Командовал лодкой в том походе капитан второго ранга Игорь Петрович Британов. Был дан приказ покинуть четвертый отсек и перебраться в пятый. Троих — капитана третьего ранга А.Петрачкова, матросов Смоглюка и Харченко, вынесли в бессознательном состоянии. Вскоре они скончались.
Подводная лодка всплыла, и в действие ввели второй борт энергоустановки. Пожар в четвертом отсеке не стихал, несмотря на поступление воды. Более того, произошло короткое замыкание и сработала аварийная защита реактора правого борта. Сигнализация, выведенная на пульт, свидетельствовала: две компенсирующие решетки не дошли до требуемого нижнего положения... Нужно было попытаться опустить решетки вручную, иначе в любую минуту реактор мог запуститься. Ничего сложного, впрочем, не требовалось. Достаточно было найти место, куда вставляется специальный ключ, и повернуть его до упора. Однако в отсек трижды посылали аварийные партии - каждый раз они возвращались ни с чем. Трудно представить себе экипаж, в котором моряки реакторного отсека не знают, куда надо вставлять ключ. Тем не менее факт есть факт.
Оставалась последняя надежда. В седьмом отсеке служил опытный матрос Сергей Анатольевич Преминин, один из трюмных, непосредственно обслуживающих реактор. Он-то и отправился в одиночку в отсек и через некоторое время доложил по трансляции на пульт управления главной энергоустановки: «Работы выполнены!». Все облегченно вздохнули: худшего не случится. Но случилось непредвиденное - в результате пожара произошел разрыв системы воздуха высокого давления, и этот воздух проник во все отсеки. Подводники, борющиеся с пожаром, сразу почувствовали себя, как в снижающемся самолете. Само по себе повышенное давление не представляло опасности, достаточно было продуть уши. Беда заключалась в другом. Поскольку давление в соседних отсеках повысилось, выходные люки реакторного отсека не открывались: в этом единственном необитаемом отсеке давление оставалось на уровне 1 атм. И одному человеку было просто не под силу открыть выходной люк. Конечно, каждый подводник, от командира до матроса, знает, что необходимо сделать, чтобы отдраить переборочную дверь - надо открыть клапана выравнивания давления. Но Преминин был слишком ослаблен угарным газом, чтобы самостоятельно добраться от крышки реактора до клапанов...
На помощь Преминину направили аварийную партию, но и она не смогла вызволить матроса. Между тем ситуация в соседнем отсеке настолько осложнилась, что посылать аварийные партии вообще стало слишком рискованно, они могли и не вернуться.
Я не могу без боли комментировать этот трагический эпизод. Отсек держал Перминина, словно капкан. В течение долгого времени на пульте управления ГЭУ и центральном посту слушали его слова и сдерживаемые всхлипывания. С Сергеем говорили командир БЧ-5 и командир первого дивизиона, но матрос понимал, что он обречен...
Лодка медленно, но неминуемо продолжала увеличивать осадку на ровном киле. Экипаж эвакуировали на ботах на советские суда. Командир остался в рубке вместе с девятью членами экипажа, чтобы до конца бороться за живучесть корабля. Но когда субмарина, оголив винты, начала зарываться носом и рубку стало захлестывать волной, подводникам пришлось покинуть корабль. В реакторном отсеке остался один матрос Преминин. Что испытывал этот здоровый, находящийся в полном сознании человек, пожертвовавший собой, чтобы не допустить в неопределенном будущем цепной реакции на дне океана? Увы, этого мы не узнаем никогда... Дифферент нарастал, потом погас свет, лодка начала погружаться и еще задолго до того, как она легла на дно на глубине 5000 м, океан сплющил ее корпус, как тюбик зубной пасты.
Главком докладывал трижды
О том, как восприняло это происшествие руководство страны, рассказал в своей книге «Атомный подводный» Главнокомандующий ВМФ адмирал флота Владимир Николаевич Чернавин, последний Главком ВМФ Советского Союза. Он пишет:
«Командир корабля капитан второго ранга Британов доложил нам о пожаре на „К-219“, когда уже стало ясно, что локализовать огонь не удается и стратегическая лодка, вынужденно нарушив свою скрытность, всплыла на поверхность. Получив первый сигнал об аварии, я, как можно более срочно, сделал доклад министру обороны С.Л. Соколову. Он спросил обеспокоенно:
- А что там случилось и как?
- Еще не знаю, разбираемся, - ответил я.
- Разбирайтесь!
Разговор получился короткий, довольно спокойный. Хотя я себя чувствовал отвратительно. Надо же, такая неприятность, подобных аварий у нас давно не случалось и, конечно, входить в должность с таким происшествием — не позавидовать самому себе.
Продолжал докладывать министру обороны о том, что нам становилось известно. Создал группу из флотских специалистов и Специалистов промышленности, которая по мере поступления Информации вырабатывала рекомендации и меры по спасению корабля. Вдруг мне позвонили из секретариата ЦК:
