придет ли Ария, но он не приходил; в полночь склонил его сон, из которого пробудили его звуки музыки и он увидел, что в небе боги приносят жертву; на вопрос его, кого они чествуют, ему сказали: глупый дитя Джамбудвипа! На дерево, которое за твоей спиной, прибыл со свитой Ария. Посмотрев, он увидел сидящих на вершине дерева пятерых богов, и, учинив поклонение и молитву, просил их прийти в царство царя, но они сказали: это случилось бы, если бы не истрачены были деньги, но теперь мы останемся только здесь. Тогда он известил об этом царя и говорят, что тот, недовольный этим, не дал Упасаке никакой награды. После этого он построил там в лесу храм, который стал известен под именем висары Касарпана. Слово Касарпана значит «ходящий по небу», потому что Авалокитэшвара прибыл сюда по воздуху или же это значит «истрата денег», потому что были истрачены деньги. Но гораздо лучше переводить «ходящий по небу», потому что слово Караса означает плату за пищу, а пана есть серебряная или золотая монета, известная теперь под именем Тангка (деньга) и следовательно все слово Касарапана имеет значение монеты, заплаченной за пищу.
Скажите сами, читатель, что тут вас более поражает: чудесность рассказа или то, что автору этой книги известна уже монета, называемая монголами и тибетцами по-русски «деньга»? Ведь слово тангка и есть только монгольское произношение русского слова деньги, как это объясняет и сам В Васильев (стр. 149, строка 26), да и в тексте сказано, что прежняя монета пана стала называться при нем деньга? Не подтверждает ли это мое мнение, что книга Даранаты собрана из былин XIX века, специально для профессоров Ковалевского и В. П. Васильева, их усердных учеников?
Но я опять повторяю, что в этом сочинении, как и вообще в сборниках современных нам народных сказаний, можно почерпнуть богатый материал и для истории, особенно при филологическом исследовании. Вот только что мы встретили здесь русское слово «деньги», и притом тоже как название монет. Но не менее интересно и то, что буддийские священнослужители называются здесь арианами. Это прозвище мы читаем у Даранаты более 70 раз в названиях ария-Бодисатва, ария-Вимуктасена, ария-Дева, ария-Деша, — везде в смысле святого, и кроме того множество раз и просто ария в смысле святого.
Отсюда ясно, что и весь буддизм этой местности есть только развитие принесенного сюда арианства, причем и само название арийцы первоначально значило ариане.
Я не буду здесь прослеживать происхождения и других собственных имен, предоставляя это специалистам, а только, чтобы закончить характеристик всей книги, раскрою еще хоть одну страницу в конце. Попадаю на 33 главу, о происшествиях во время царя Чанака (стр. 227).
«Учитель Вагишваракирти (т.е. Знаменитый Властелин Слова) родился в царстве Варанаси и происходил из кшатриев. Сделавшись пандитом, превосходно знавшим логику, филологию и многие сочинения, он бросил в реку Ганг красный цветок дерева Каравира, который пред наступлением успеха испускал звук и цвет, и он в одно мгновение был унесен течением на несколько миль и снова возвратился вверх по течению. Съев его вместе с водой, он приобрел такие умственные способности, что мог каждый день заучивать вполне текст и смысл сочинения в тысячу шлок. От этого он и был назван «знаменитым властелином слова». Сделавшись совершенным мудрецом в Сутрах, Тантрах и во всех науках, он не встречал никакого затруднения в преподавании, состязании и сочинении книг; и не встречал ни в чем недоумения, потому что постоянно видел в лице ария Тару. О нем пронеслась большая слава и царь назначил стражем западных ворот в Наланда. Наготовив множество жизненного эликсира, он роздал его другим и тогда старики, которым было уже 150 лет и подобные стали молодыми. Этим и тому подобным он оказал пользу 500 духовным и набожным светским. Ему стоило только устремить внимание на воду, как она закипала; если он устремлял свой ум на кумир, тот поднимался или приходил в движение. Таких и других чудесных явлений от него было множество. Однажды он рассуждал о вере с бикшу Авадути, который привел при этом текст из сочинений Васубанду, а он в шутку отпустил несколько колкостей на счет сочинений Васубанду. В тот же вечер распух у него язык, так что он не смог преподавать. Пробыв таким образом нездоров несколько месяцев, он спросил объяснения у Тары и та сказала, что это за то, что он насмехался над Васубанду, и чтобы он сочинил похвальный гимн этому учителю. Действительно, как только он сочинил оду, болезнь его прошла. Трудясь таким образом в продолжение многих лет на пользу существу, он под конец жизни пришел в Непал, где особенно предался чародейским занятиям и только немного преподавал учение таинственной Яны, а другому вовсе ничему не учил. Так как при нем находилось множество жен, то большая часть людей думала, что он пришел сюда не будучи в состоянии исполнять предписания нравственности. Однажды царь, построив храм, пожелал при освящении его составить большое собрание и, собрав вне храма множество занимавшихся чарами людей, отправил посланца к учителю с приглашением быть главой собрания. Но посланный встретил на пороге его хижины разряженную женщину и свирепую черную девицу, которые сказали, что учитель дома. Вошедши туда, он просил его прийти сделаться главой составленного царем собрания, а учитель сказал: «ты ступай скорее, а я сейчас приду», хотя тот и скоро ехал, но на одном перекрестке встретился с учителем, который опередил его и которого сопровождали две женщины, и учитель сказал ему: «Я долго ждал тебя, пока ты пришел». По благополучном окончании обширного колеса собрания, при самом освящении, учитель удалился внутрь храма с двумя женами, взяв с собой запасов более чем для 60 человек. Царь подумал: в храме не больше трех человек, почему же понадобилось столько припасов и, посмотрев сквозь дверную скважину, увидел, что 62 бога сидят лично в круге и наслаждаются припасами. А сам учитель превратился в радужное тело и сел с ними. Говорят, что он и теперь тут сидит.
Этим сиденьем, читатель, я мог бы и закончить характеристику «Истории буддизма в Индии», составленной тибетцем Даранатой. Но не могу не остановиться на его послесловии, где он сам дает характеристику своего сборника.
«Некоторые тибетцы, пользующиеся славой великих мудрецов, полагают вслед за семью преемниками Будды, появление других; они думают, что едва ли не тотчас по смерти Ашоки вступила династия царей Чандра. Они говорят, что при семи царях из рода Чандр и семи царях из рода Пала явились все без исключения буддийские учителя, начиная от Сараха до Абалкара и в продолжение этого времени, весьма краткого, помещают без хронологического порядка учителей, которые для избежания недоумений, дают весьма долгую жизнь. Все эти неосновательные ошибки, в которых являются длинные промежутки, исчезнут, как скоро ты хорошо узнаешь это историческое сочинение. Что же касается до того, на чем основан мой рассказ, то, хотя в Тибете и сочинено множество отрывистых историй веры и рассказов, но я, не видя в них цельной системы, не извлекал из них ничего, кроме немного заслуживающего вероятия. Встретив сочинение магадийского пандиты Кгемандрабандра, заключающееся в 2000 шлок, в которых рассказывается история до царя Рамапала, я взял его за основание, пополнив слышанным от некоторых моих пандит-учителей; к этому я сделал дополнение из двух сочинений: из Буддашураны в 1200 шлоках, сочиненной Индрадаттой, в которой вполне рассказывается о происшествиях до 4 царей Сена, и из существующих древних рассказов о преемстве учителей, составленных брамином пандитой Батагати.
О предстоящей находке этих сочинений и пророчествовал в своем предисловии В. П. Васильев, но — увы! — насколько мне известно, они и до сих пор не найдены, хотя их ищут повсюду уже более 60 лет после опубликования этой книги в 1866 году.
Касательно же назначения порядка времени, то, исключая мелочей, все эти три сочинения согласны большею частью. Краткие же рассказы о позднейших происшествиях, хотя и не встречаются в прежних описаниях, но дошли до меня и заслуживают вероятия. Сверх того я поместил в се то, что встретил в преданиях Пушпамалы.
«Итак, драгоценности удивительных рассказов
Нанизывая на нить удопонятных слов,
Я составил приличное ожерелье
Для украшения шеи людей, одаренных светлым умом.
Потребность этого заключалась в том, чтоб дать понятие
Об основательных и неосновательных сочинениях,
И чтоб увеличить благоговение к возвышенным существам,
Которые оказали услуги победоносному учению.
Еще предстояла надобность доказать достоверность тех
Добрых деяний и влияний, которые творили
Искусные приверженцы чар,
Распространившие благоговение к верховному учению.
Целью изложения было,
