— А вот так мы не договаривались, — возмутилась эльфийская принцесса, — лучше уж плебисцит.
— Я против плебисцита, — мрачно сказал Черный Хоббит.
— Почему?
— Во-первых — мне не нравится слово. Во-вторых — диктатура есть первичная форма государства. Все согласны? А с точки зрения диалектики, низшая фаза повторяется как высшая на следующем витке…
Ну, вы меня поняли. Она же, диктатура, является высшей формой государственного правления.
— Верно, — заметил Килька обличительно. — Ходили сегодня, как на настоящей демонстрации, клювами вертели. А надо было учиться у Ивана Васильевича. Словом — гномы за диктатуру.
— Оба? И не подеретесь? — усмехнулась Дрель.
— Ирландцы тоже, — раздались два полупьяных голоса, и Шон поморщился.
— К такой мысли мы еще не готовы, — окинув взором упорно молчащее большинство, сказал назгул. — Пусть я пока останусь конституционным племенным монархом.
Тут он сделал страшные глаза и заорал:
— Кто не желает в море ходить вообще — становись справа!
Три силуэта немедленно возникли в указанном месте, потом к ним присоединился еще один, и еще.
— Кто за вахтовый метод — становись напротив меня!
Поднялась добрая половина присутствующих. Повисла пауза, и назгул сказал уже тише:
— А тех, кто собирается стать профессиональными военными, вообще не спрашивают.
— Почему это? — раздались голоса ущемленных в правах.
— Нам вас не прокормить будет.
— Так ведь царь кормит и Басманов!
— Если царь и Басманов, — твердо сказал ангма-рец, — то милости просим от нас — в стрелецкий полк.
Потом было еще вино и споры, потом костер и гитара.
Под утро расчувствовавшаяся Дрель прочитала любимый с детства революционный стишок, оказавшийся жестокой насмешкой судьбы:
В свете угасающих в утреннем небе звезд, строки Левандовского не показались никому наполненными черной иронией и скрытого смысла.
А утром началась Ливонская война.
Как обычно это случается в России — совершенно неожиданно и с тяжелого похмелья.
Глава 27. НАРВА
Ландскнехты, изрядно выпившие и от этого полные решимости разгромить славянские рати, скопившиеся на границе, вместо ратных подвигов разносили кабак в нижнем городе.
— Разберемся с этой сволочью из команды Рихарда, — рычал одноглазый пикинер, целясь кружкой в голову спрятавшегося за перевернутым столом мещанина, — возьмем лодки и отправимся на тот берег.
— Верно, Марвин, — вторили ему соратники, пинками выгоняя из подвальчика мужчин и щипками — женщин. — Довольно московитам в мире обитать. Разнесем эту их крепостушку — пусть вид не портит.
Явился наряд городской стражи. Но что могли сытые и трусливые бюргеры, недавно приказом магистра поставленные в строй, поделать с разбушевавшимися псами войны? Разогнав наряд и отобрав у него алебарды, ландскнехты обнаружили, что за разговорами и мордобоем уничтожили все запасы спиртного в некогда уютном кабачке.
— Идем к реке! К Нарове! — вопили одни.
— Сначала нужно добыть еще пива, — вторили им другие.
— И лодки, и пиво, и молодки есть у славян, живущих аккурат возле реки! — Марвин, выказывая задатки великого народного трибуна, приковал к своей персоне всеобщее внимание. — Повеселимся, братья!
Распевая песни нестройным хором и тяжело опираясь друг на друга, ландскнехты двинулись к реке по тихим улочкам Ругодива.
— Они пошли к мостам? — прислушался помощник начальника конного патруля к неясному шуму, доносящемуся из нижнего города.
— Нет, — убежденно сказал командир, сам бывший ландскнехт, осевший в верхнем городе. — Двинулись к новому заведению фрау Танбух.
— Жаль заведение, — сказал помощник с сомнением.
— Так в чем же дело? — спросил находчивый командир разъезда, высланного отцами города для усмирения буйства. — Скачем туда во весь опор.
Вскоре ландскнехты уже ломились в первый в череде намеченных для посещения домов ругодивских славян, а конный патруль пировал в заведении фрау Танбух, «поджидая подхода взбесившейся черни».
Все это происходило почти на самых дальних оконечностях нижнего города. Примерно в то время как хозяин первого дома пал на пороге с раскроенной головой, а его жену и старшую дочь только начинали насиловать, казачьи сотни на мокрых конях стали выбираться на западный берег Наровы в получасе скачки от городских стен. Восточный берег потемнел от лодок, до того спрятанных в камышах.
— Хороша молодка, но зачем же так кусаться? — спросил Марвин, сползая с растерзанного тела, брошенного на сдвинутых сундуках.
Когда безумный взор измученной жертвы пал на окровавленный труп у дверей, она незаметно потянулась к Марвиновой фибуле.
— Кто следующий, — весело спросил Марвин, пытаясь руками, все еще дрожащими от сотрясавшей его миг назад похоти, завязать многочисленные тесемки на своих кожаных штанах.
Следующий, не успев взгромоздиться на женщину, получил фибулу в глаз и принялся кататься по комнате, опрокидывая горшки с цветами. Марвин с диким криком выхватил из брошенных в угол ножен кошкодер и одним ударом вскрыл несчастной грудную клетку.
— Смерть им всем! — дружно крикнули трое ландскнехтов, очередь до которых так и не дошла.
В следующий дом они врывались уже с боем — предупрежденные криками и заревом пожара хозяева успели подготовиться к отпору.
Тут Марвин потерял одного из приятелей убитым, и двоих ранеными.
Озверев от крови и ран, ландскнехты не стали никого насиловать, ограничившись неизобретательным убийством всех, кого удалось отыскать, включая собаку и канарейку.
Третий дом оказался покинутым, и его просто подожгли, на всякий случай убив пытавшегося по глупости прошмыгнуть мимо немецкого обывателя.
Пива выпито было достаточно, и Марвин провозгласил великий «Дранг нах Остен». Натиск на восток начался на трех лодках.
Туман, стоявший на реке Нарова тем утром, и хмель в головах наемников сыграли с ними дурную шутку. Опомнились ландскнехты, лишь когда от плеска русских весел не стало слышно шума нарвских улиц, взбудораженных погромами.
— Поворачивай, московиты идут! — заорал, встав во весь богатырский рост, ландскнехт на головной
