НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА

московского происхождения. Это ясно из последних статей редакции 1512 года, относящихся к событиям XV века, в которых, например, описана довольно подробно борьба Василия Васильевича с его дядей и двоюродными братьями».

«Я думаю, — продолжает он далее, — что Хронограф составлен в России сербом (и именно Пахомием) в 1442 году.¹⁷

¹⁰ История Государства Российского, т. V, прим. 207.

¹¹ Там же, т. V, прим. 144.

¹² Там же, т. IV, прим. 322.

¹³ Там же, т. IV, прим. 372.

¹⁴ Там же, т. IV, прим. 372.

¹⁵ Там же, т. V, прим. 148.

¹⁶ Тождество Никоновского и Воскресенского сводов начинается не с 1526 года, как думают Пресняков и Тихомиров, а именно с 1521 года.

¹⁷ «Указание на этот год, — говорит Шахматов, — я извлекаю из списков (не разделенных на главы), где число лет царствования Иоанна VI определено 17–ю годами, между тем как он царствовал более 23 лет (1425—1449). Следовательно, Хронограф составлен в семнадцатый год его царствования». Таков вывод Шахматова… А я к нему могу прибавить только одно замечание: несколько строк назад сам же он приводит объяснение Карамзина насчет того, почему Троицкая летопись оканчивается на 1469 годе: «очевидно летописец умер», и потому не продолжил далее. Так почему бы и этому не умереть?

Уже в первой основной редакции «Хронограф» содержал русские летописные статьи, что особенно ясно видно из рассказа об убиении Батыя, несомненно находившегося в первоначальной редакции и принадлежащего перу Пахомия. В виду этого, я думаю, — продолжает автор, — что в основной редакции «Хронографа» летописный рассказ доходил до 1441 или 1442 года, но что впоследствии к нему присоединен рассказ о дальнейших событиях, причем последовательный ряд редакций Хронографа довел его до 1508 года. Но каково бы ни было, впрочем, происхождение «Хронографа», мы должны допустить существование и такого исторического памятника, где первоначальные статьи Хронографа были продолжены русскою летописью, доведенною до 1508 года».

«Русский Временник» дошел до нас, несомненно, в искаженном и неполном виде, так как список, с которого сделано издание, относится к XVII, а может быть и к началу XVIII века. Есть основания думать, что позднейший редактор извлек из него одни русские летописные статьи, оставив в стороне древнейшую часть «Хронографа» (до статьи «О словенском языце и о русском») и исключив из следующей затем части все статьи греческие и южнославянские. Так, в имеющемся у нас тексте «Русского Временника» сохранилось несколько следов от исключенных позднейшим редактором статей не русского происхождения, например «О крещении Угров» («Вдевше же Пионы, глаголемии Угри» и т. д.), в конце которой та же ссылка на Бретанийский (Британский) остров, которою эта статья сопровождается в «Хронографе». Точно также текст большинства известий XII и XIII века в «Русском Временнике» вполне тождествен с текстом «Хронографа» редакции 1512 года. Так, в нем помещено то же предисловие к умильной повести о «татарском нашествии», как и там:

«Хощу рещи о друзи и братия, повесть, яже не точию человеки, но и бессловесные скоты, и нечувственное камение может подвигнута на плачь».

Святослав и Святополк называются, как и во многих списках «Хронографа» 1512 года, Цветославом и Цветополком. Значит — это извлечение из «Хронографа». Что же касается места составления «Русского Временника», то, по–видимому, этот, вполне московский по своему характеру свод составлен в Новгороде и притом, может быть, по распоряжению архиепископа Макария, так как мы находим тут ряд известий новгородского происхождения, причем почти каждое из них связывается с именем Макария. Например, под 1508–м годом вставлено известие о посылке в Новгород дьяка Бобра для устройства там рядов, улиц и нового моста через Волхов. Под 1519–м годом говорится об устройстве новых судебных мест в Новгороде. Под 1526–м годом — о крещении Лоплян, к которым Макарий послал священника и диакона. Под 1528–м — об установлении общежития в новгородских монастырях по советам архиепископа Макария; под 1530–м —о страшной грозе в Новгороде, случившейся в тот самый час, когда родился Иван Васильевич, и об отлитии колокола в соборной церкви святой Софии повелением архиепископа Макария; под 1530–м о посылке великим князем в Новгород грамоты к архиепископу Макарию и диакона для распланирования города и постановки решеток и городских караулов; под 1533–м сообщается об отправлении архиепископом Макарием духовенства к Лоплянам с Мурманского моря и с реки Колы и о поставлении там церкви. Но вскоре памятник этот был перевезен в Москву и, может быть, уже в декабре 1533 года переписчик, описав его, прибавил известие о поставлении в Москве колокола на колокольню 19 декабря 1533 года. Оригинал, положенный в основание этого свода — «Хронограф» редакции 1508 года был в Москве отчасти переработан и значительно дополнен. Так, под 1482–м годом приведено известие о прибытии к Московскому князю Федора Ивановича Вельского и вслед за этим видим вставку, «от иного летописца», где рассказывается тоже самое, но с другими подробностями. Под 1521–м годом, вслед за известием о набеге, сделанном на Коломенский и Московский уезды Махмат Гиреем читаем:

(От иного летописца о том же, где событие это рассказывается с гораздо большими подробностями).

И вот, — по Шахматову, — лишь в 1422 году составлен был в Москве один из крупнейших летописных сводов — «Софийская первая летопись, в основание которой положен Новгородский свод», а последнее известие, заимствованное из него, был рассказ об убиении Анфала в 1418 году. Этот свод был дополнен, — говорит Шахматов, — на основании какого–то свода, признанного самим составителем Софийской 1–й летописи за «Киевский летописец». Лишь начиная со второго десятилетия XV века, редактор вставляет в известия своего основного источника летописные заметки московского происхождения. Так, под 1415–м годом приводится известие о набеге «татаровей» на Елецкую землю и о пожарах в Москве и Смоленске; под 1417 годом говорится о кончине Ивана, старшего сына Василия Дмитриевича и о погребении его в церкви Архангела Михаила. С этого основного списка «Софийской 1–й летописи» была снята копия, из которой возникли оригиналы списков Карамзина и Оболенского. Затем, — теоретизирует Шахматов, — основной список подвергся переработке и дополнениям: возникла редакция, лежащая в основании Толстовского списка, где редактор значительно сократил свой оригинал, выпустив при переписке ряд новгородских известий.

Ему же принадлежит ряд искажений и вставок, часть которых ясно обличают москвича. Так, под 1170 годом к известию об изгнании новгородцами князя Романа он прибавил: «таков бо бе обычай блядиным детям». Под 1371 годом, при известии о походе Дмитрия Ивановича на Рязань, про рязанцев сказано: «полоумные смерди».

Софийская 2–я летопись оказывается почти тождественною с Толстовским списком Софийской 1–й летописи (до 1392 года) и какой–то другой летописи. Очевидность этого еще более увеличивается, если мы примем во внимание, что, начиная с 1393 года, т. е. непосредственно за выписками из жития святого Сергия, «Софийская 2–я летопись» представляет текст не только сходный, но даже (в особенности с 1397 года) почти тождественный с летописью Львова,¹⁸ между тем как до 1393 года в обеих совершенно различное содержание».

¹⁸ Ср VI, 122 и Львовская И, 197.

Итак, — по Шахматову, — древнейшими и основными видами московских сводов XV века оказываются: Софийская 1–я летопись, главным источником которой была Новгородская 4–я летопись. Более сложны, по его мнению, вопросы об источниках «Хронографа».

Но не подлежит сомнению, что одним из его первоисточников была, — думает он, — та же Новгородская 4–я летопись до 1419 года. Считая, что Софийская 1–я летопись составлена в Москве в 1422 году, Шахматов заключает, что лежащая в ее основании Новгородская 4–я летопись оканчивалась 1421 годом и составлена, следовательно, именно в этом году. Но дошедшие до нас списки этой 4–й летописи ясно показывают, что