мысли ее смешались, казалось, она сходит с ума.
Скульптура была в два раза больше, чем та, которую она видела в спальне Джозефа. Белый мрамор местами потемнел, потрескался, кое-где откололся, и Тэсс инстинктивно поняла, что это не копия, какая была у Джозефа. Нет, это оригинал, тот самый барельеф, который горстка еретиков-фанатиков взяла с собой, когда по веревкам спустилась с горы в ночь накануне резни в крепости Монсегур.
— Как я и обещал, — проговорил Фулано, — вот она, Истина.
— Подойдите поближе, взгляните, — сказал Джеррард.
Встав между Тэсс и Крейгом, он положил им на плечи руки и повел к центральной части храма. Перед аркой Джеррард остановился у стоящей на пьедестале каменной чаши и опустил в нее правую руку. На его пальцах заблестела вода. Он поднес руку ко лбу, груди, к левому и правому плечу, перекрестившись.
Но Тэсс знала, Джеррард осенил себя не христианским крестом, то был крест — символ бога солнца.
— Чаша со святой водой? — не удержавшись, воскликнула Тэсс, ибо страх уступил место замешательству.
— Без сомнения, это напоминает вам католицизм, — проговорил Джеррард, — но обычай осенять себя крестом возник задолго до появления католицизма. Как и многие другие ритуалы, его заимствовали — украли — у нас после того, как Константин в четвертом веке обратился от митраизма к христианству. Разгромив наши храмы, эти ханжи христиане присвоили себе наш обряд освящения — причащения хлебом и вином. Но в отличие от их лжерелигии, где хлеб и вино якобы олицетворяют плоть и Кровь Христа, для нас хлеб и вино олицетворяют плодородие земли и щедрость природы. А эта вода в чаше не нуждается в освящении, она святая уже потому, что являет собой благодать дождей и рек, утоляющих жажду природы.
— Или утолявших, — поправил его Фулано, — до того, как отравленная атмосфера не превратила дожди в губительную кислоту. Вода в чаше набрана из ручья в этой долине, которую еще не успели загрязнить.
Они приблизились к барельефу — изображению вечной борьбы добра и зла, с содроганием подумала Тэсс.
— Ну, пора, — сказал Джеррард и, когда к ним присоединился Фулано, продолжал: — Хотя мы постепенно — одно откровение за другим — приобщали вас к нашей тайне, мне ясно, что, поднявшись на борт ВВС-два, вы уже подозревали, что я, пользуясь привычным вам термином, еретик, хотя для нас ересью является христианство. Причем вы без сомнения догадывались, что я знал о ваших подозрениях. Поэтому мы затеяли словесную игру, вели хитроумные беседы, где каждый пытался одурачить своего собеседника, но ни один из нас не преуспел. И даже в этом случае то, что вы сказали, Тэсс, произвело на меня сильное впечатление. Меня тронула ваша глубокая озабоченность проблемами окружающей среды, заинтересованность в судьбе нашей планеты. В Вашингтоне, узнав, что вы угрожаете Существованию нашей общины, я согласился с планом, согласно которому вас выводят на меня с тем, чтобы я лично организовал вашу ликвидацию. Осуществить это не представляло никакого труда. Однако побеседовав с вами, я засомневался в необходимости этой акции. В вашем отношении к природе я вижу возможность изменить наши первоначальные намерения. По-моему, ваше незаурядное журналистское мастерство способно принести нам пользу. Вы испытываете совершенно справедливый гнев из-за смерти матери. Я тоже. Это убийство было бессмысленным, глупым, ненужным. Но оно случилось, вашу мать уже не вернуть. Итак, я должен задать вам следующий вопрос: готовы ли вы, несмотря на вашу утрату, работать с нами и тем самым сохранить себе жизнь? Подумайте хорошенько, для вас сейчас это самый важный вопрос.
— Убийство, шантаж, терроризм — у вас не те методы, — сказала Тэсс.
— Но они необходимы, потому что никакие другие не дали результатов, — возразил Джеррард. — Тем не менее я ценю ваш искренний ответ прежде всего потому, что вы не хитрите. Учитывая, что вы взяты на мушку, у вас было большое искушение солгать, но вы этого не сделали. Замечательно; вероятно, еще есть надежда, и мне действительно не хочется, чтобы вы были уничтожены. Вы энергичная, здоровая, спортивная женщина с благородными стремлениями — великолепный образчик жизненной силы, которую мы пытаемся спасти. Я буду искренне сожалеть, если придется вас ликвидировать.
Крейг кашлянул, и Джеррард, обратившись к нему, проговорил:
— Вы хотите что-то добавить, лейтенант? Имейте в виду, что вас оставили в живых только из-за ваших романтических отношений с Тэсс. Если бы вас убили, она не согласилась бы сотрудничать с нами.
— Да, у меня есть что добавить, — кивнул головой Крейг. — Нам с Тэсс очень хочется остаться в живых, потому что мы любим друг друга. Но, допустим, мне удастся забыть, что я работаю в нью-йоркском управлении полиции. Допустим, Тэсс удастся забыть, что вы, ублюдки, убили ее мать. — Он остановился.
Джеррард с каменным лицом произнес:
— Продолжайте.
— Если мы согласимся с вашими условиями, откуда вы узнаете, что мы не лжем? Как вы можете быть уверены, что нам стоит доверять?
— Вы уже ответили на первую часть своего вопроса, — сказал Джеррард. — Вы с Тэсс любите друг друга достаточно сильно, чтобы понапрасну подвергать свое будущее неотвратимой опасности. Задача, которую наши предки поставили сотни лет назад, выполнена. Мы проникли в правительства всех мировых держав и руководство важнейших компаний, не говоря уж о коммуникационной сети и крупнейших финансовых организациях. Вам с Тэсс не скрыться от нашего надзора. Наши оперативники будут постоянно наблюдать за вами. Вас убьют в тот же момент, как вы попытаетесь открыть наши секреты и призвать к борьбе с нашей верой.
Тэсс в страхе вспомнила те же самые угрозы отца Болдуина. «Если вы попытаетесь открыть тайну, что инквизиция жива и по сей день, наши оперативники, постоянно следящие за вами, заставят вас замолчать». Она попала в западню между двумя противоборствующими силами — добром и злом. Но какая из них добро, а какая зло? Обе использовали одни и те же порочные методы.
— Что ж, это звучит разумно, — признал Крейг. — Но судя по вашим словам, я ответил только на первую часть своего вопроса. Как насчет второй? Если мы с Тэсс пообещаем сотрудничать, откуда вы узнаете, что нам можно доверять, и какие у нас гарантии, что мы будем в безопасности?
— Да, — согласился Джеррард. — Действительно, как мы это узнаем? В этом вопросе я должен положиться на мнение Хосе, тут моей власти приходит конец, ибо хоть я и являюсь американским вице- президентом, Хосе — прямой потомок главы еретиков, сбежавших от резни в Монсегуре, и ваша судьба в его руках.
Тэсс повернулась к Фулано.
Испанец суровым тоном спросил:
— Вы признаете всю ценность наскальной живописи? Храмов животных?
— Да, признаю, хоть я и очень напугана. Они невероятно прекрасны, — ответила Тэсс.
— И поняли их значение?
— Поняла, они — душа природы.
Фулано испытующе посмотрел на нее.
— Тогда, несмотря на разницу во взглядах, у нас больше общего, чем вы предполагаете. Вероятно, наше примирение возможно. — Он нахмурился. — Но чтобы завоевать наше доверие, вам придется доказать свою преданность нам.
— Что вы имеете в виду? Каким образом?
— Вам придется совершить обряд крещения.
— Что?
— Вы должны принять нашу веру.
— Митраизм?
— Это для вас единственный путь, — сказал Фулано. — Если вы вступите в нашу секту и, познав таинство посвящения, на себе испытаете великую силу обряда, вам и в голову не придет нас предать.
— Мы должны креститься? — спросила Тэсс.
Фулано кивнул.
Тэсс лихорадочно размышляла. «Все, что угодно, только побыстрее выбраться отсюда. Ну, плеснут мне на лоб воды. Прочитают пару молитв. Это ничто по сравнению с тем, что я пережила». Она сделала вид,
