преподать вам основы совсем другого учения, что может подорвать вашу веру. А также, к сожалению, напугать вас.
Тэсс выпрямилась, напряженно ловя каждое слово собеседницы.
— Однако, — вновь заговорила Присцилла, — признание Сатаны причиной существования зла не снимает с Бога обвинения в его отступничестве. Потому что он терпит зло Сатаны. Потому что он позволяет Сатане губить нас преступлениями и болезнями.
Тэсс, покачав головой, возразила:
— Монахиня учила нас, что Господь не уничтожил Сатану и позволил ему чинить зло на земле во испытание нашей стойкости. Со смирением приняв ниспосланное ему зло, человек обретает место в раю.
— Неужели, Тэсс, вы и вправду в это верите?
— Ну… Может быть, и нет. Но, по крайней мере, меня так учили.
— А вот какой урок был преподан мне. — В голосе Присциллы прозвучала горечь. — У нас с Ричардом был сын, Джереми, наш единственный ребенок. Когда ему исполнилось десять, он умер — в невыносимых мучениях — от рака костей. Через тридцать лет я все еще просыпаюсь от ночных кошмаров, видя во сне страдания милого, доброго мальчика, никогда никому не причинившего зла, не имевшего ни малейшего представления о грехе. — Глаза Присциллы затуманили слезы. — Тем не менее Бог позволил этой ужасной болезни терзать моего сына. Если Сатана в ответе за зло на земле, то Бог, допустивший это, в конечном счете отвечает за то, что случилось с Джереми. Я до сих пор виню в этом Всевышнего. — Слезы высохли на глазах Присциллы, взгляд ожесточился. — Итак, возвращаемся к вопросу, который я задала вам ранее. Как может милосердный, вселюбящий Господь позволять творить зло? Попытка христианского учения свалить все на падшего ангела совсем не удовлетворительна, — сердито сказала Присцилла и добавила: — Однако имеется другая религиозная доктрина, дающая более логическое объяснение возникновению в этом мире зла. За тысячи лет до Христа наши предки верили в существование двух богов, одного хорошего, другого плохого, совершенно равных по могуществу и боровшихся за власть над миром. В этом случае Сатана предстает скорее падшим богом, а не ангелом. Бог добра существовал сам по себе и не отвечал за деяния своего соперника. Исторические источники датируют появление этой религии четвертым тысячелетием до нашей эры на территории Ирака, точнее в Междуречье — долине между Тигром и Евфратом. Это там, где по Библии якобы существовал сад Эдема. [12]
— Змей в саду, — сказала Тэсс.
— Совершенно верно. Но этот змей не был падшим ангелом. Он олицетворял злого бога, соперника доброго.
Тэсс, не удержавшись, взглянула на стенные часы. Крейг. Скоро он приземлится в Вашингтонском национальном аэропорту. Он надеется, что она его встретит!
— Не смотрите на часы, Тэсс. Смотрите на меня и внимательно слушайте, — с преподавательской строгостью проговорила Присцилла, расправив плечи. — Идея двух равно могущественных богов-соперников распространилась по всему Ближнему Востоку. К тому времени, как она достигла Древнего Ирана, примерно в первом тысячелетии до нашей эры, у доброго бога появилось имя — Митра.
Тэсс насторожилась.
— Митра? Вы упоминали его раньше.
— Да, фигура на барельефе, — сказала Присцилла. — Теперь вы понимаете, почему мне пришлось все так детально объяснять? Существо, убивающее быка, — не человек. Это бог. Некоторые более поздние религии, зороастризм [13] и манихейство, [14] также использовали идею равных богов-соперников — доброго и злого. Но по существу, эти боги были версиями Митры и его антипода. Как видите, Тэсс, речь идет о старых временах, очень старых. Вот почему я говорила, что Митра восходит к истокам истории. Это самый древний бог, о котором мы знаем что-либо определенное, и только случайно… — Появление профессора Хардинга, который, опираясь на палку, вкатил в кабинет сервировочный столик с чайником, чашками и тарелкой, полной печенья, заставило Присциллу прервать свою лекцию.
— Спасибо, Ричард.
— Рад помочь тебе, дорогая.
— И только случайно… — напомнила Тэсс, в нетерпении ожидая продолжения разговора.
— Налить молока, дорогая? — спросил профессор Хардинг.
— Немного.
Тэсс, снедаемая нетерпением, едва сдерживалась, чтобы поторопить Присциллу. Пока профессор Хардинг разливал чай, Присцилла задумчиво открыла книгу, лежавшую на письменном столе, пролистала ее и, найдя нужную страницу, сказала:
— Позвольте описать вам одну из религий. Когда вы входите в храм, вы окунаете руку в сосуд со святой водой и осеняете себя крестом. В алтаре вы видите изображение бога, которому поклоняетесь. Во время богослужения вас причащают хлебом и вином. Вы признаете обряд крещения и конфирмации [15], верите в спасение души через добрые дела и жизнь после смерти. Ваш бог в облике человека родился двадцать пятого декабря, а его перевоплощение происходит в день Пасхи.
Профессор Хардинг, подавая чашки с горячим чаем Присцилле и Тэсс, проговорил:
— Христианство.
— Да, Ричард, это первое, что приходит в голову, — отозвалась жена профессора. — Тем не менее прошу извинить меня, но ты не прав. — И, не отрывая взгляда от лица Тэсс, добавила: — Это митраизм.
— Что? — изумилась Тэсс, ставя перед собой чашку, — Но почему они так схожи между собой? Вы же сказали, что митраизм гораздо старше христианства.
— Подумайте, — Присцилла посмотрела на Тэсс поверх очков, — и я уверена, вы догадаетесь.
— Мне приходит в голову одно-единственное объяснение. Неужели это возможно, чтобы христианство заимствовало обряды у митраизма?
— Похоже, так оно и есть, — ответила Присцилла. — Первые три века нашей эры, когда христианство боролось за выживание, митраизм был ведущей религией в Римской империи. Некоторые римские императоры, не только не были гонителями митраизма, но и исповедовали его. Митру иногда называют солнечным богом и часто изображают с лучами солнца, исходящими от головы, что при изображении ликов христианских святых стало нимбом. Между прочим, крест — древний графический символ солнца. Поэтому верующие в Митру, входя в храм, крестились.
Присцилла, перевернув книгу лицом к Тэсс, придвинула ее к девушке.
— Это фотография старинного барельефа с изображением митраического обряда причащения. Заметьте, что на кусочках хлеба выдавлен знак креста.
— До христианства? — воскликнула потрясенная Тэсс. — Но тогда все мое религиозное воспитание идет прахом, мои представления о католицизме рушатся.
— Я предупреждала вас, — Присцилла назидательно подняла узловатый палец, — говорила, что моя лекция может подорвать вашу веру. То, что вам откроется, скорее всего ужаснет вас. И не только тем, что оскорбит ваши религиозные чувства. Но мы к этому еще подойдем.
Профессор Хардинг отхлебнул чаю, удовлетворенно вздохнул, оценив его вкус, и прервал жену:
— Дорогая…
— Да, Ричард?
— Своим появлением я не дал тебе закончить мысль относительно места митраизма в истории религий. Не могла бы ты довести ее до конца.
— Мне тоже хотелось бы знать, — сказала Тэсс.
— Я имела в виду, — задумчиво проговорила Присцилла, — что только благодаря случаю митраизм не занял доминирующего места в западной культуре — того, что сегодня занимает христианство. Как я уже упоминала, в течение первых трех веков нашей эры несколько римских императоров исповедовали митраизм. Но все изменилось при Константине. В 312 году перед одним из решающих сражений у Константина было, как он позже посчитал, знамение.
— Знамение?
