квартал сгорел целиком, другой почти наполовину: обгоревшее дерево, искореженный металл, разбитое стекло и посуда и Бог знает что еще. Все это увезут из города, заменят доски и стекла, починят заборы.
Были и неожиданности, порой приятные, а порой позорные. Дежурные по кухне, которые уже встали и готовили завтрак, находились в их саманной кухне во время начала атаки; когда налетчики ворвались в кухню, они стали обороняться всем, что попадалось под руку, — кого облили кипятком, а кого стукнули топором, в одного запустили бейсбольной битой и, наконец схватив охотничьи ружья, выгнали мексиканцев. Напротив, санитарная бригада заперлась в больнице и отказалась выйти или кого-либо впустить. Склад боеприпасов был заперт, и пулеметной команде пришлось взломать двери. Все равно от пулеметов толку было мало. Французские пулеметы завода Бене-Мерсье почти никогда не использовались. В них все время набивался песок, и, поскольку в них было мало подвижных частей, они нуждались в постоянной чистке. А главное, их было трудно заряжать. Сначала нужно было сдвигать вбок использованную ленту, рассчитанную на тридцать патронов, а потом вставлять в узкую прорезь с правой стороны пулемета новую. Это и днем-то нелегко, а ночью и вовсе невозможно. Первый пулемет заело сразу. Остальные три никак не могли привести в готовность. Тем не менее Прентис слышал, как пулеметчик рассказывал, будто они дали двадцать тысяч очередей.
И он верил. Городские магазины превратились в горы развалин, так же как конюшни и казармы. По всем сообщениям, в городе не осталось ни одного неповрежденного здания. Если один пулеметный расчет столько настрелял, то сколько же всего было выстрелов с обеих сторон? Сто тысяч? Или вдвое больше? Он не знал, но в городе работала команда, единственным назначением которой было собирать стреляные гильзы.
Прентис поглядел на горящие трупы, на яркий оранжевый огонь в клубах черного дыма, поднимавшийся к небу, схватился за очередную пару ботинок, его напарник — за запястья. Потянули, подняли. В городе говорили, что надо бы раздеть трупы и забрать обувь, но, в конце концов, никто не захотел такой одежды, и у убитых взяли только деньги, оружие и патроны. Когда ему попадался нож или пистолет в кобуре, реже какой-нибудь кошелек, он брал их и бросал на дорогу. Чаще всего он просто поднимал тело, тащил его и бросал, стараясь ни о чем не думать. Что-то привлекло его внимание, и, взглянув к югу от костра, он увидел, как по дороге из пустыни движется двойная колонна. Это были кавалеристы, которые преследовали налетчиков. Должно быть, они обратили внимание на дым от горящих трупов.
Кавалеристы подъехали ближе; семь часов пути отразились на их внешнем виде: их покрывала пыль с головы до ног, лица казались изможденными, лошади были в мыле. Вот они почувствовали запах паленого мяса, достали платки, прикрыли рты и носы. Некоторые закашлялись. Они достигли дороги и повернули мимо костра к городу, пристально посмотрев на Прентиса и его напарника. Некоторые ругались. Впереди был офицер — майор, и еще сержант, с которым Прентис разговаривал на станции. Но он обратил внимание на человека в штатском. Не только потому, что это был единственный штатский в колонне. Хотя Прентис видел его всего лишь несколько секунд, он не мог не узнать эту широкую грудь, эти плечи и круглое лицо. Тот самый человек, который повалил его ночью, человек, из ружья которого он стрелял. Теперь он казался еще старше, лицо в подтеках от пота и пыли, морщины на лице виднелись отчетливо, как трещины на высушенном солнцем пергаменте. Он никогда не встречал такого внушительного и властного человека. Проезжая мимо, незнакомец взглянул на него — не пристально, не внимательно, а как будто мимоходом, но все-таки не совсем равнодушно. Потом повернулся к куче горящих тел, а затем снова стал смотреть вперед.
Непонятно, узнал он его или нет.
Подходили новые и новые кавалеристы, таращили глаза на костер, закрывали лица руками, сдерживая тошноту, отворачивались.
— Кто это? — спросил он напарника.
— Майор Томпкинс.
— Нет. Вон тот, штатский, рядом с сержантом.
— Штатский? Какой еще штатский? — Напарник вгляделся в колонну, нахмурился, покачал головой и сказал: — Понятия не имею.
Глава 14
Сержант отстоял очередь, налил себе чашку кофе, повернулся и сказал:
— Календар.
Он не понял.
— Его зовут Майлз Календар. А тебе зачем?
Столовая была наполовину пуста, солдаты сидели за столами из неструганых досок, другие стояли в очереди за своими порциями.
— Я должен кое-что ему отдать. Вы не знаете, где его найти?
— В сарае у конюшен, но я бы не стал на твоем месте к нему приставать.
Он подождал, пока сержант получил тарелку говядины с бобами, и сказал:
— Спасибо, — и повернулся.
— Эй, слышал, что я сказал?
Но он уже выходил из столовой.
Глава 15
Прентис постучал, ответа не последовало. Он открыл дверь и в полоске света, которая возникла за ним, увидел старика: тот растянулся на земляном полу, подложив под голову мешок овса. Шляпа надвинута на лицо, руки скрещены на груди. Он лежал неподвижно, видимо, спал.
Он не знал, следует ли разбудить его.
Старик даже не приподнял шляпы с лица. Его голос зазвучал приглушенно:
— В чем дело, парень?
Он не мог вымолвить ни слова.
— Давай-давай, парень. Выкладывай. Ты же видишь, я хочу спать.
— Я пришел сказать вам спасибо.
— Ну хорошо, считай, что ты сказал.
— В смысле за то, что вы сшибли меня ночью.
— Я понял. Нечего мне растолковывать. Дурак я был, что из-за тебя рисковал. Я ведь мог погибнуть. Зря.
Прентис ожидал совсем не этого. Когда он шел благодарить старика, у него было легко и хорошо на душе, но теперь он начал злиться.
— Что ж, все равно спасибо. И за ружье тоже. Я принес его.
— Почистил?
— Да. — Теперь он разозлился еще больше.
— Тогда оставь вон у той рамы. — Старик показал носком ботинка, куда положить ружье.
Он немного помедлил, потом сделал то, что ему сказали, и стал Хдать; оба молчали.
— Что-нибудь еще? — Кажется, нет.
— Тогда закрой за собой дверь.
Прентис почувствовал, что краснеет. Выходя, он резко закрыл Дверь, не то чтобы хлопнул ею, но сделал это достаточно громко.
Глава 16
Старик снял руки с груди, где под жилетом у него был пистолет, поднял шляпу и взглянул на ружье, лежащее у двери. Потом посмотрел на дверь, услышал, как парень уходит, чавкая башмаками по грязи, и провел рукой по лицу.
Глава 17
То, что случилось потом, во многом было реакцией на происшедшее с Мод Райт. Она была одной из немногих американок, живших тогда в Мексике, в ста двадцати милях в югу от границы, на маленьком ранчо недалеко от города Пирсон в Чиуауа. Первого марта, за девять дней до налета на Колумбус, она с грудной дочерью ждала на ранчо своего мужа и его друга, которые должны были вернуться, сделав покупки в Пирсоне. Двенадцать вооруженных всадников въехали в ворота и спешились возле дома. Это был разведывательный отряд главных сил Вильи, который двигался на север, к границе. Поначалу солдаты Вильи притворились, что они люди Каррансы, врага Вильи, и спросили ее, нет ли у нее съестного на продажу. Она
