свой взгляд на голове Акиры.
Мне будет тебя недоставать.
Мы приложили немало усилий, чтобы получить ответы на интересующие нас вопросы.
И получили.
Но выяснить все до конца не удалось.
Предстоит узнать еще очень много всего.
Последний жизненный импульс заставил глаза Акиры моргнуть еще раз. Печальные, как всегда, но уже подернутые дымкой смерти. Из них катились слезы — несомненно, посмертный рефлекс, — и все-таки… хотя это и невозможно… Акира скорбел, расставаясь со мной.
Телохранитель ударил Савиджа мечом, и он лишился сознания.
Но перед этим он услышал выстрелы.
Эпилог
КЛЮЧ К РАЗГАДКЕ
Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как Савидж встретился в Афинах с сестрой Рейчел Джойс Стоун и бродил с ней по развалинам Парфенона, а говоря о своих впечатлениях, прочитал стихотворение Шелли «Озимандия»:[27]
Джойс поняла, что он этим хотел сказать: «Ничто — богатство, слава, сила — не является вечным. Все тленно». Верно. Ничто не дается тебе навсегда, поэтому не принимай свои нынешние блага как должное. Будущее все подвергает сомнению, по-своему интерпретирует прошлое, а порой и подсмеивается над ним. История. Ложная память. Дезинформация. Эти проблемы так же, как и его собственный кошмар, преследовали и серьезно волновали Савиджа.
Смысл, заключенный в стихотворении Шелли, вскоре стал для него вполне очевидным. Сразу после происшествия в «Горном Приюте» Кунио Сираи японские средства массовой информации в течение многих недель пичкали читателей, зрителей и слушателей репортажами и домыслами по поводу тамошних событий. Заинтригованная и запутавшаяся в этих проблемах публика требовала все больших и больших подробностей.
Особый интерес у японцев вызвал дневник Сираи, обнаруженный в его доме. Как он и говорил Савиджу с Акирой, он намеревался сочинить легенду, убежденный в том, что и через тысячу лет ее будут помнить. Разумеется, в дневнике он не стал описывать ложь, которая и составляла сущность его легенды. Всячески возвеличивая собственную персону, Сираи сравнивал себя со знаменитыми героями прошлого, не страшившимися отважно вмешиваться в ход истории и одерживать выдающиеся победы. Несомненно, Сираи намеревался опубликовать свой дневник либо перед самой смертью, либо сразу после нее, чтобы его приверженцы боготворили не только его личность, но и литературное наследие.
Любимым героем Сираи, с которым он чаще всего себя идентифицировал, был Осио Хэйхатиро[29] — политический деятель девятнадцатого столетия. Возмущенный ужасающей нищетой низших слоев населения, Осио поднял восстание.
Он был настолько увлечен идеей восстания, что продал все свое имущество, чтобы закупить мечи и ружья для голодающих крестьян. В 1837 году его сподвижники громили и сжигали богатые поместья. Город Осака был охвачен пламенем. Власти вскоре подавили восстание, сторонники Осио были казнены, но перед этим подверглись жестоким пыткам. Сам Осио тоже был пленен и, чтобы избежать бесчестия, совершил сэппуку.
Поначалу стремление Сираи сравнивать себя именно с этим героем японской истории озадачивало, и он откровенно пишет об этом в своем дневнике. Восстание Осио закончилось поражением. Но, как считал Сираи, дело, за которое Осио отдал жизнь, имело весьма позитивные последствия.
А когда «черные корабли» коммодора Перри бросили в 1853 году якорь в бухте Иокогамы, появилось новое поколение протестующих против требования Америки открыть японские порты для иностранных торговых судов, чтобы со временем Япония превратилась в сателлита Запада. Вдохновленные идеями Осио, эти новоявленные мятежники выступали за чистоту японской культуры. Они провозглашали мистическую уникальность японской нации, божественное предназначение японцев, завещанное Богиней Солнца Аматэрасу. Воины, бродячие самураи клялись изгнать из страны всех иностранцев, а иногда даже убивали западных поселенцев. Сираи лживо заявлял в своем дневнике, что не приемлет кровопролитие, что желает создать мощное политическое движение, претворит в жизнь мечту последователей Осио — «изгонит из страны варваров» — и возвратит Японию японцам.
В подробном контексте Осио и впрямь выглядел героем, которому следовало подражать. Однако в дневнике содержалось немало высказываний, вызывавших иронию и тревогу, чего Сираи либо не понимал, либо не замечал, потому что в полном противоречии с вышеизложенным он вдруг заявлял, что видит свою задачу в разработке основ, организации и руководстве Силами Аматэрасу, при этом априори считал осуществление этой миссии успешной. Вместе с тем Сираи обходил молчанием тот факт, что последователи Осио совершенно игнорировали лозунг их покойного лидера — «Накормим бедных», — заменив его призывами «Вон варваров из Японии» и «Сохраним чистоту японской культуры», которые, в сущности, стали синонимами «Возвращения императора». Дело в том, что после установления в 1600 году режима Токугавского сёгуната со столицей в Токио, император остался в Киото, то есть на периферии столичной жизни. Новоявленные же мятежники, столь неподобающим образом исказившие замысел Осио и категорически отождествлявшие приверженность своей национальной сущности с былой святостью императорской власти, потребовали ее восстановления и возвращения императора из Киото в нынешнюю, сёгунскую, столицу и провозглашения его Символом величия Японии.
Поэтому в 1867-м последовала Реставрация Мэйдзи. После более чем двух с половиной столетнего правления Токугавский сёгунат пал, и расчетливые бюрократы решили извлечь из этого политическую и экономическую выгоду. Полностью изолировав императора от реальной жизни и, более того, контролируя все его действия, они завладели прибыльными делами, появившимися вместе с «черными кораблями» коммодора Перри. Через четыре года после прибытия «черных кораблей» Масаёси Хотта о будущем Японии писал:
«Я все-таки уверен в том, что основой нашей политики должно стать упрочение ее теперешнего положения, установление дружественных контактов с другими странами, нам необходимо торговать с ними и заимствовать все, в чем они преуспели, устраняя, таким образом, наши собственные недостатки. Укрепляя
