Вот перед нами и главный корпус. Моя спутница нажала какую-то кнопку на стене, и стеклянные двери с мягким урчанием плавно разъехались. Мы вошли в ту самую гостиную, где когда-то лорд Дауни принимал нас с Барбарой. Комнату наполнял душный спертый воздух — у них либо неисправный кондиционер, либо устройство внутреннего климата давным-давно морально устарело.
Я уложил лорда Дауни на кожаный Г-образный диванчик. Старик даже не шелохнулся, хотя дышал ровно — забылся глубоким сном.
— Я на минутку, — сказала незнакомка и вышла.
Я огляделся. Комната заметно обеднела по сравнению с тем, что было пару лет назад. Да, тут по- прежнему стояли книжные полки во всю стену с библиотечной лесенкой на колесах. А вот большой концертный рояль исчез. Когда-то, выпив по мартини, Барбара с лордом Дауни подсаживались к «Стейнвею» и устраивали домашний концерт; хозяин играл, гостья пела, а я мурлыкал, делая вид, что уже слышал этот мотив.
На противоположной стене виднелись большие яркие контуры от картин — здесь когда-то висело три полотна одного местного живописца, Жамали. Врать не стану, в искусстве я не знаток — отличу Ван Гога от Нормана Рокуэлла, но не больше, — однако этого художника я знал. Жамали вырос во Флориде, что-то в нем было от индуса, они с Барбарой вращались в одном кругу. Она-то и познакомила художника с лордом, и тот приобрел целую серию картин под названием «Женщина дарит рождение миру». На самом деле работы были куда достойнее, чем это название, и гостиная без них заметно опустела.
На стеклянном журнальном столике были расставлены фотографии в рамочках: черно-белые, еще со времен военной службы лорда, когда он, молоденьким франтом, восседал на боевом слоне; на других снимках он запечатлен с друзьями на лужайке для крокета; фото, где достопочтенный джентльмен позирует с красивыми ухоженными леди. Самая большая фотография, похоже, была сделана совсем недавно, в этом самом доме — на заднем плане расстилались дюны и океан. На ней, взявшись за руки, стояли двое: лорд Дауни и гибкая грациозная лань с длинными темными волосами, распущенными по плечам. Они держали по бокалу с шампанским и смеялись.
— Где вы его нашли? — Незнакомка вернулась с мокрым полотенцем и бутылкой чистой питьевой воды. Она опустилась перед лордом на колени и стала отирать его лицо от песка. Хотела дать ему попить, но старик не проснулся. Тогда метиска подняла голову и взглянула на меня своими глазищами.
Я рассказал, как заметил в волнах утопающего старика и выволок его на берег.
— Похоже, бедолага не понимал, что происходит. Он принимает какие-то препараты?
— Да нет, ничего такого. Лекарство от артрита, и все.
— А вы кто, сиделка?
— Нет, но я за ним ухаживаю. — Она подала мне руку. — Кларисса Персиваль.
— Зак, — ответил я, пожимая хрупкую ладонь. — Зак Частин.
Собеседница пристально посмотрела на меня:
— Постойте, да ведь вы друг Барбары Пикеринг?
Я кивнул, и ее лицо озарила улыбка.
— Мисс Пикеринг обмолвилась, что вы приезжаете. Она как раз на днях к нам заходила. Хозяин так обрадовался. Ему даже вроде бы лучше стало, а потом снова…
Лорд с искаженным от ужаса лицом резко сел на постели.
— Бирма! — закричал он. — Где она? Где Бирма?
Он растерянно озирался, не замечая ни меня, ни Клариссы. Метиска подсела к нему, опустила ладони на морщинистые щеки, будто мать, ласкающая дитя.
— Смотрите на меня, — проговорила она еле слышно, почти шепотом. — Смотрите на меня.
Лорд взглянул на нее и тут же угомонился. Эти глаза были способны усмирить демона.
Кларисса помогла лорду прилечь на диван, погладила его по лицу, и старик вскоре заснул.
— Когда я вытаскивал его из воды, он кричал то же самое, — припомнил я. — Что это за Бирма?
— Бирма — его дочь. — Кларисса кивнула в сторону большой фотографии на журнальном столике. — Вон она.
— А дочь здесь живет?
— Наведывается временами, когда ей удобно.
По тону собеседницы я понял, что к этой теме не стоит проявлять чрезмерного интереса. Кларисса встала, протянула мне руку, красивую и нежную.
— Я безмерно вам благодарна, господин Частин, — сказала она. — И все же сейчас я бы попросила…
— Да-да, пора. Мне еще Барбару найти надо.
— Так вы еще не виделись?
— Нет, я лишь с час как на остров прибыл, а у нее съемки на пляже.
— Ах да, какая прелесть! Я столько слышала. Наших девушек взяли моделями, им так нравится. Говорят, очень интересно сниматься, да еще у знаменитого фотографа. Кажется, его зовут мистер Геннон?
— Он самый, единственный и неповторимый.
— Девчонки говорят, что каждая рядом с ним чувствует себя звездой. Очень обходителен.
— Наслышан, — сказал я. — Не провожайте меня, я сам.
Я направился к раздвижным стеклянным дверям, но Кларисса меня остановила.
— Нет-нет, пожалуйста, с парадного входа. — Мы прошли через всю гостиную и оказались в холле с дверью из нержавеющей стали, какие бывают у больших морозильных камер. — А то там, в дюнах, шею, не ровен час, сломаешь.
— Тогда почему датчанин, архитектор ваш, не посчитал нужным пристроить в этом месте лестницу?
— Наверное, были у него какие-то соображения на этот счет. У нас и окна во всем доме задраены.
— То есть как это «задраены»?
— Они не открываются — только видимость, что окна. Целыми днями кондиционер гоняем. Вы не представляете, сколько набегает за свет. Вам ведь тут жарко было? Так вы уж меня простите, привыкла, сама не замечаю.
— Ну что вы, очень уютная теплая атмосфера, — сказал я. — Даже расслабляет.
Когда я выходил, Кларисса сдержанно мне улыбнулась. Солнце зашло, и на улице было даже прохладнее, чем в доме.
— Доброй ночи, господин Частин. Передайте от меня привет мисс Пикеринг.
— Непременно. Как только с ней увижусь, — сказал я.
Глава 18
В наш скромный коттедж я вернулся в начале восьмого. Надеялся застать Барбару, но там ее не оказалось. Я разделся, швырнул одежду в бельевую корзину и встал под душ. Может, пока буду мыться, милая устроит мне сюрприз: оборачиваюсь, а она стоит и улыбается. В руках бутылка шампанского… Она снимет одежду, бросит ее в корзину и встанет ко мне под душ. Глядишь, и ужин пропустим…
Вытирался я в одиночестве. Нацепил парадные шмотки: льняные брюки, белую льняную рубашку, синий блейзер. А что, если Барбара быстро заскочила сюда, пока я с лордом Дауни нянчился, и теперь ждет меня в главном особняке? Сидит в одиночестве, скучает.
— Нет, сэр, — ответил мистер Пиндл, когда я взгромоздился на единственный в баре свободный табурет. — Она здесь не появлялась.
Мистер Пиндл стоял за барной стойкой в парадном облачении: черный фрак, красная бабочка и красная гвоздика в петлице. На ногах — красные теннисные туфли. Кепку с надписью «Атланта Брейвз» старик запрятал под стойку.
На полке стояла бутылочка «Барбанкура» пятнадцатилетней выдержки, и я попросил мистера Пиндла
