— Мурашки?
— Ну, у тебя под ложечкой, а у меня — мурашки, так-то.
Педерсон поднялся из-за стола и сказал:
— Кларисса вас с Дрыщом сегодня на ужин приглашала.
— А что? Поесть я никогда не против. Поблагодари ее от меня, обязательно будем.
— У матушки обычай пораньше за стол садиться, часиков в пять, но если что, подождем малость.
— Мы раньше шести не подоспеем — поэтому без нас начинайте.
— Можешь не сомневаться, — сказал Педерсон.
Он вышел и тут же пропал из виду. Я потягивал ром, слушал, как барабанит дождь, и все примечал какие-то звуки на палубе: то шмякнет, то стукнет, а Дрыща так пока и не было.
Когда солнце уже опускалось за горизонт, он появился, почти бесшумно. Открылась дверь, и индеец шмыгнул в каюту.
— Я их нашел, и Барбару видел.
Глава 51
Мы сидели в гостях у матушки Клариссы, и Дрыщ во всех подробностях рассказывал, что же с ним произошло. Наша мужская компания собралась за большим обеденным столом, хозяйки сновали с тарелками, расставляя всяческие уму непостижимые разносолы: фаршированные крабовые спинки, клецки с горошком, зеленые бананы в лаймовом соусе, сбрызнутые коричным сахаром. На десерт подали ананасовый пирог и банановую выпечку.
Выглядел Дрыщ не лучшим образом. Он, конечно, переоделся в чистое, но лицо и руки его были испещрены мелкими порезами и царапинами, а в длинных черных волосах запуталась куча всякой гадости и мелкого сора. Добраться до шпилей труда не составило — он сразу их нашел; «Паскуда» стояла в точности там, где сказал мальчишка. Индеец пристал к берегу в полумиле от лодки и загнал плоскодонку в какую-то пещеру. Ему нужна была «легенда» на тот случай, если он все-таки попадется на глаза. Благо природа оделила его своеобразной внешностью: Дрыщ у нас — человек-хамелеон. Разодень его в шмотки от Армани, и он запросто сойдет за какого-нибудь художника-авангардиста, режиссера или мелкого гангстера. Нацепи на него лохмотья, и пожалуйста — чем вам не беженец из захудалой страны «третьего мира».
— На утесах — гнездовья. Крачки, чайки, ножеклювы, — пояснил Дрыщ.
Благоразумно запасшись ведерком, он стал бродить по утесам: тут подберет яичко, там — для пущей правдоподобности. Повыше того места, где на якоре стоял рыбацкий бот, зиял вход в большую пещеру. Дрыщ уже и подобрался к ней ярдов на сто, как вдруг его заметили.
— Ко мне приблизился человек — другой, но тоже рослый, — рассказывал индеец.
— Судя по всему, Донни Кроу, брат Дуэйна, — предположил Педерсон.
Дрыщ продолжил:
— Он крикнул: «Эй, ты чего там делаешь?» Я поднял руки, улыбнулся и говорю: «No habla englis, senor».[12] И достаю из корзины птичье яйцо, показать ему. При этом все время улыбаюсь. Ну здоровяк и решил, что я тут гнезда разоряю. Говорит: «Проваливай отсюда». Я ушел, а он скрылся в пещере. — Дрыщ подумал и добавил: — У меня на родине такие же пещеры, один в один. Они все ведут в общую полость, и попасть туда можно из любого тоннеля.
Потом Дрыщ вскарабкался на вершину утеса, на узенькую необитаемую площадку, где под ногами скрипел испещренный отверстиями и сколами известняк.
— Будто по луне походил, — сказал он. — Куда ни ступишь, сплошь дыры да ямки.
Несколько раз Дрыщ заходил в тупиковые тоннели, которые никуда не вели, однако в конце концов наткнулся на лаз, который сулил много интересного. Это был длинный узкий проем в скале, почти отвесно уходивший под землю. Вместо того чтобы прошить утес насквозь и выйти с другой стороны, тоннель резко сворачивал в сторону. Дрыщ несколько раз оказывался в тупике, но все-таки нашел ход, ведущий в ту пещеру, где обретался здоровяк.
— Там очень узко, пришлось лечь на спину и нащупывать дорогу ногами. Очень острые камни, как бритва. Туда достает приливная волна, так что временами окатывало водой. Темно и сыро. А когда я свернул, лаз расширился, можно было встать в полный рост и идти. Впереди вроде что-то мерцало. Я пошел на свет, послышался голос, женский — слов я не разобрал, но уверен, что это была она, Барбара.
Я подполз поближе, притаился за большим валуном и сумел рассмотреть ее очертания. Да, это была Барбара, она сидела, прислонившись спиной к стене, а возле нее лежал человек, лорд Дауни. Они о чем-то беседовали. Вдалеке, ближе к противоположному выходу, который видно с утесов, сидели какие-то люди. На фоне яркого света дня виднелись лишь силуэты. Я хотел подобраться поближе, пошептаться с Барбарой, чтобы она не волновалась, но не решился в одиночку — слишком рискованно.
Дрыщ прихватил с собой катушку тонкой рыболовной лески, закрепил ее у выхода в пещеру и на обратном пути разматывал, помечая дорогу. Когда индеец показался на свет Божий, день был в самом разгаре, поэтому он решил выждать до темноты и лишь тогда пробрался по утесам к своему «скифу».
— Значит, дело так обстоит, — подвел он итог. — Барбару и старика держат в самом дальнем конце пещеры, охраняя вход с моря. Похоже, они и не догадываются, что есть другие подходы. Можно попытаться проникнуть с того лаза и увести заложников. Если повезет — братья даже опомниться не успеют.
Когда мы разделались с трапезой, мамуля Клариссы, также прозывавшаяся «матушка Персиваль», озаботилась ссадинами и порезами своего гостя. Внешне у матери с дочерью не было ничего общего, если не считать больших ясных глаз, которые точно буравили тебя насквозь. Матушка Персиваль была приземистой ширококостной женщиной с длинными седыми волосами, закрепленными на макушке в пучок. В те редкие минуты, когда эта не слишком словоохотливая женщина отваживалась заговорить, она изъяснялась на местном диалекте, торопливо проглатывая слова, так что я ничего не понимал. На ней была мужская фланелевая рубашка, длинная ситцевая юбка, высокие теннисные туфли поверх длинных белых гольфов, которые натягивались выше колен. Дородная хозяйка дома протерла царапины Дрыща мягкой мочалкой и повела его в примыкавшую к кухне комнатушку.
— Мамуля сейчас намешает ему таких снадобий, что и сказать жутко, — усмехнулся Педерсон. — Колдунья наша доморощенная.
— Смейся, смейся, — подначивала его Кларисса. — Да только как живот прихватит, сам к матушке побежишь, чтобы она чайку лечебного заварила.
— Так ваша мама врачует? — поинтересовался я.
— Ее здесь знахаркой называют, — не без гордости ответила Кларисса. — Знает травку от всякой напасти.
— А еще, если ты на какую милашку так сильно запал, что мочи нет, она наворожит, чтобы зазноба к тебе сама прибежала.
— Вот-вот, а может так наворожить, что ты ни в жисть ее не получишь, — усмехнулась Кларисса.
И принялась стрелять глазками.
— Тогда им там есть о чем пообщаться, — сказал я. — Глядишь, и рецептами начнут обмениваться.
Педерсон поедал глазами фаршированную крабью спинку, которая сиротливо лежала на блюде, и наконец сдался. Пока он жевал, я сказал:
— Кларисса, а вам, случайно, не приходилось видеть в доме Бирмы Дауни одну ее подругу, Чери Свонсон?
Кларисса закатила глаза и сказала:
— О да. Отлично ее помню. Такую штучку не забудешь.
— Она гостила здесь, на острове?
— Ага, обреталась до отъезда Бирмы, пока та не попала в аварию, — сказала Кларисса. — Они в одной компании: Зой Эпплквист, Тиффани и Бирма. Ночами буянят, днем отсыпаются. Пару недель так было. Не знаю, как здоровья у людей хватает…
