Облегченность словно омолодила Анну Александровну, разом сделав ее симпатичней и привлекательней. Она отчаянно тряхнула головой. «Ей легче оттого, что она отвечает без утайки», — понял следователь.
— Тот Говоров водил знакомство со Степаном Сергеевичем, — пояснил Порфирий Петрович. — И вот он найден мертвым. Убийство. Точнее, отравление. Причем тем же веществом, каким был устранен ваш дворник Тихон.
— А… а Тихон, он разве не повесился? Мы про то в газетах читали.
— Та версия оказалась ошибочной. Нас пытались ввести в заблуждение. Я и сам до недавней поры полагал, что виновник их гибели и есть тот самый Говоров. Ан вот оказалось, что искать теперь приходится кого-то другого.
— И искать, значит, непременно у нас? Вы за этим пришли? — В тревожно дрожащем голосе Анны Александровны слышалась нотка протеста.
— Вовсе нет. Просто у меня появились некоторые дополнительные вопросы, только и всего. Мне необходимо четко, в полном объеме уяснить, какого рода ссора вспыхнула тогда между Тихоном и Горянщиковым.
Под бескомпромиссным взглядом следователя Анна Александровна невольно сжалась.
— Но ведь я уже рассказывала. Зачем вы снова меня пытаете? Я все вам выложила, что знала.
— Ой ли?
— Да!
Лицо у нее пошло пятнами нервного румянца. Она метнула в следователя негодующий взгляд, но тут же отвела глаза, не в силах вынести встречный напор.
— Кем приходился вам Сергей Степанович Горянщиков? — жестко спросил Порфирий Петрович.
— Жильцом! — бросила она сердито, но тут же смягчилась: — Комнату у нас снимал.
— А Тихон?
— Тихон? Дворником.
— И всего-то?
— Как вас понимать?
— А так, что предметом ссоры были, скорее всего, вы.
— О нет, вы ошибаетесь. — Ответ женщины прозвучал спокойней, чем можно было ожидать. Порфирий Петрович чуть склонил голову, моргая. — Степан Сергеевич… — Тут голос у Анны Александровны сорвался. Продолжать она не решилась.
— Место в Петровском парке, где были обнаружены их тела… — Анна Александровна, сжав губы, молча покачала головой. — Помните, в прошлый раз, когда я упомянул Петровский парк… — продолжал между тем следователь.
— И что с того?
— Я заметил… И думаю, не без основания…
— Что? Что вы заметили?
— Знаете, есть такое выражение, «задеть за живое».
— Вот как?
— Так что же там произошло, в Петровском парке?
— Неужели так уж необходимо в это вдаваться?
— Боюсь, что да. И прошу вас, ненужно бояться правды. Я вполне понимаю…
— Что, что вы понимаете, Порфирий Петрович?
— Что все это откровенно причиняет вам боль.
Анна Александровна заговорила — трудно, прикрыв глаза.
— Мы как-то раз отправились туда, летом. Там тогда выступал театр на эстраде, и оркестр. Вначале мы устроили пикник, в парке.
— Вы говорите «мы»?
— Да, мы с дочерью, Софьей Сергеевной. Марфа Прокофьева тоже была с нами. И Осип Максимович, — добавила она после некоторой паузы.
— Понятно.
— Ну а с ним, разумеется, и Вадим Васильевич, — сказала она словно в пояснение.
— Очень вас прошу: расскажите, что произошло.
— Тихон, — выдохнула наконец она.
— Вон оно что.
— Да. Там был Тихон. То есть он, видимо, следовал как-то позади нас. Не в нашей компании. Может, просто по совпадению, взял и набрел на нас в… таком виде.
— В каком?
— В пьяном. Изрядно навеселе. Это единственно, чем можно объяснить его тогда поведение.
— А что он такого сделал?
— Мы расположились на пикник в крохотном таком ложке, под березой. Остальные все потом отправились на прогулку. Я же не пошла, что-то подустала. Осталась читать роман. И тут вдруг Тихон — и откуда только взялся! Выходит, и на меня прямо-таки падает. И…
— Ничего-ничего, бояться совершенно нечего. Говорите напрямую; поверьте, так лучше.
Глаза у Анны Александровны рассерженно блеснули.
— И начал со мной объясняться, в любви!
— И как вы на это отреагировали?
— Так он же дворник! — вскрикнула она изумленно.
— Он прежде всего человек.
— Помилуйте!
— Вы его отвергли?
— Это было ужасно! Прежде всего, он был пьян. Я что, должна отвечать чувствам пьяного дворника?
— Вас кто-нибудь застал за этим?
— Боже упаси! По счастью, нет.
— Точно?
— От всей души надеюсь.
— А что Степан Сергеевич? Он был в тот день с вами?
— Да собственно, нет.
— Степан Сер-ге-е-вич, — задумчиво, по слогам произнес следователь; Анна Александровна нахмурилась. — А вашу дочь звать…
— Софья.
— Софья Сергеевна? — Да.
— Стало быть, супруг ваш Сергеем именовался?
— Сергеем Павловичем. А что?
— Сергеевна… Сергеевич…
— О чем вы?
— Как интересно отчества совпадают.
— Совпадают, только и всего.
— А не могло быть так, что супруг ваш чувствовал к Степану Сергеевичу некое отцовское расположение? Что-нибудь вроде родительского долга?
— Я за мужа отвечать не вправе. Порфирий Петрович утвердительно кивнул.
— И не возможно ли то, что Степан Сергеевич намеренно подзуживал Тихона насчет чувств, которые он испытывал к вам? Не могло ли это послужить причиной ссоры?
— Я, право… — Профиль женщины был таким беззащитным и трогательным, что невольно сжималось сердце.
— Или, может, они были меж собой соперниками?
— Ну, знаете! — вскрикнула Анна Александровна. — Вы смеете на одном дыхании заявлять, что этот человек, с одной стороны, был сыном моего мужа, а с другой, так и вовсе моим любовником!
Порфирий Петрович слегка наклонил голову; вышло похоже на утвердительный кивок.
Тут двери в гостиную распахнулись, и на пороге возникла дородная фигура Осипа Максимовича Симонова; очки, как всегда, на месте.
— Что здесь происходит? — воспросил он с видом решительным, можно сказать грозным.
— Осип Максимович! Слава Богу! — как к спасителю, устремилась к нему Анна Александровна, простирая руки. Однако, не встретив ответной теплоты, замешкалась.
— Я требую разъяснений, сударь! — гневно сказал Осип Максимович, прикрывая за собой двери.
— Разъяснений? Извольте. Я провожу расследование об убийстве троих человек.
— И вы что, подозреваете Анну Александровну?
— Я лишь восстанавливаю объективную картину. Кому, как не вам, это должно быть понятно более всего; вы же книжки философские издаете.
— Анна Александровна — всеми почитаемая, уважаемая женщина! У вас нет никакого права являться сюда со всякого рода провокационными вопросами!
— Откуда вы знаете, провокационные они или нет? Вы что, извиняюсь, под дверью подслушивали?
Порфирий Петрович улыбнулся весьма натянуто.
— Не считайте людей за дураков-с, милостивый государь! Я очень даже представляю, какие гнусные вопросы вы, должно быть, задаете!
— Прошу поверить на слово: уж кому подобные вопросы в тягость, так это именно мне.
— Ну так не задавайте их!
— Боюсь, это моя работа.
— Такая работа благородному человеку не к лицу.
— Возможно. И тем не менее надо же ее кому-то делать.
