АНОНИМНАЯ ЗАПИСКА
Конверт с лаконичной надписью «Порфирию Петровичу» лег на стол следователя с обычной утренней почтой. Видимо, именно его содержимое заставило Порфирия Петровича в неурочный этот час появиться в дверях, ведущих в полицейский участок.
— Александр Григорьевич, вы не видели, кто это мне доставил?
Письмоводитель у себя за конторкой едва удостоил Порфирия Петровича взгляда. Чиновника сейчас осаждала тощая пожилая дама, возбужденно осыпающая его потоком слезливых и бессвязных жалоб. От всего этого в глазах письмоводителя стояла беспросветная тоска. И тем не менее взгляда от нее он не отводил. Это сухощавое лицо с пятнами нездорового румянца и краснотой вокруг глаз его словно магнитило. Некогда тонкие черты женщины, покрытые теперь сеткой страдальческих морщин, были болезненно заострены. Потертая одежда, некогда вполне модная, чтоб не сказать дорогая, распространяла стойкий запах нафталина, не вызывающий ничего, кроме сочувственной неприязни. Точный возраст женщины определить было трудно.
— Александр Григорьевич, мне тут оставляли записку…
— Ну так что с того? — небрежно бросил Александр Григорьевич Заметов, глянув на Порфирия Петровича с дерзкой бесцеремонностью.
Порфирию Петровичу не сказать чтобы нравилось осаживать излишне дерзких сослуживцев; но что поделать, иногда приходилось.
— Александр Григорьевич! Мы оба с вами люди, и потому хотя бы в этой степени равны. Я с вами обращаюсь с должным уважением, так что соблаговолите и вы отвечать мне тем же.
— Не пойму, о чем вы, Порфирий Петрович.
— Я не разыгрываю притворства, не разговариваю с вами свысока, и не держу вас, извините, за не совсем умного человека.
— Весьма рад это слышать, но никак не пойму, что под всем этим имеется в виду.
— Всего-навсего эта записка, — пояснил Порфирий Петрович, легонько стукнув конвертом о конторку. Голос у него был спокоен, но не было обычной улыбчивости. — Я еще раз спрашиваю: вы видели, кто ее доставил?
Секунду Заметов разглядывал конверт. Взял, повертел, положил на место.
— Не могу знать-с, — отрапортовал он с плохо скрытым ехидством.
Порфирий Петрович, подхватив конверт, мимолетно поклонился назойливой жалобщице, сетования которой за все время их с Заметовым перепалки не прерывались.
— Порфирий Петрович, — воспрянул вдруг Заметов, — а ведь эта дама желает видеть
От неожиданности Порфирий Петрович несколько замялся, после чего, не глядя на слезливую просительницу, поспешил сказать:
— Нет-нет, не сейчас. У меня тут возник срочный вопрос. Надо составить разговор с Никодимом Фомичом. Скажите ей, чтоб приходила завтра.
Порфирий Петрович внутренне напрягся, ожидая, что такое объявление усилит и без того несносный словесный поток. Однако поведение дамы демонстрировало странное постоянство. Она не то не расслышала его слов, не то попросту от них отмахнулась. Да, от такой посетительницы отделаться будет нелегко.
— Александр Григорьевич, а вы оформите-ка по ее показаниям протокол, — попросил Порфирий Петрович не без умысла: мол, поделом тебе, буквоед.
— Как! Прямо-таки протокол?
— Ну да, протокол. Я его рассмотрю со всей тщательностью после встречи с Никодимом Фомичом. Если эта особа пожелает ждать, что ж, воля ее. Я бы, однако, рекомендовал ей явиться завтра.
— Но помилуйте, Порфирий Петрович, при всем уважении к вам… — заерзал чиновник. — Какой же протокол можно составить со слов, — мелькнув глазами на страдальческую мину жалобщицы, он тут же отвел взгляд и перешел на боязливый полушепот, — эдакой вот мегеры?
— Ничего, уж вы расстарайтесь. Я уверен, выйдет великолепно.
— Да-с, сведений здесь, прямо скажем, не густо, — суперинтендант Никодим Фомич Максимов кинул записку на стол. Откинувшись в кресле, он сцепил за затылком ладони и уставился в высокий потолок своего кабинета, явно наслаждаясь габаритами помещения, которым ему позволяла владеть занимаемая должность. Отдельные недостатки этого великолепия он привычно не замечал: то, что краска местами начинала уже облезать, и пятна сырости возле окна, и трещины в штукатурке. На секунду губы у него сложились в ироничную ухмылку, словно от случайно пришедшей в голову остроумной мысли. Человек он был видный, душа общества. И оба эти свойства на нем неизбежно сказывались: он сам себе внушил, что уже одним своим присутствием способен благотворно воздействовать на окружающих. («Уж не чревато ли это, часом, опрометчивостью решений?» — думал иной раз на этот счет Порфирий Петрович.) Иногда казалось, что превыше всего в жизни Никодим Фомич ценит легкость и непринужденность.
— Ну так вот-с, я думаю, а не уловка ли это?
— Вполне может статься, что и уловка, — не стал спорить Порфирий Петрович. По новому уложению полномочия позволяли ему привлекать полицию к любому вопросу, целесообразному для ведения следствия. Но как раз в данном случае вопрос был достаточно деликатным. Досмотр за расследованием индивидуальных дел переложили с полицейского департамента на вновь созданное следственное управление лишь пару лет назад. Сам Порфирий Петрович неохотному подчинению своих коллег-полицейских предпочитал добровольное, внешне необременительное для них содействие. Кроме того, он знал, что лучший способ влиять на начальство — это соглашаться с ним.
— Я просто счел своим долгом показать эту записку вам, — сказал он, собираясь спрятать конверт в папку.
— А что, если не уловка? — тут же переспросил Никодим Фомич.
Он проворным жестом выхватил записку, не дав папке захлопнуться.
— Что, если за этим и вправду стоит это самое «Убийство в Петровском парке»? — Он с язвительной интонацией перечитал записку вслух, после чего еще на раз с обеих сторон оглядел бумажный лист. Но сколько ни верти, там значились лишь скупых четыре слова.
— Хоть бы уж подпись была, и то какая ни на есть достоверность, — раздраженно бросил он.
— Если это подвох, значит, кто-то за ним стоит, — осмотрительно предположил Порфирий Петрович.
— Да уж разумеется, и уж он-то подписывать бумагу не стал бы.
— Так что, получается, действительно уловка, — подытожил Порфирий Петрович, тем самым как бы снимая вопрос.
— Не обязательно, — заупрямился Никодим Фомич, с неудовольствием ловя себя на том, что фактически оспаривает свой первоначальный вывод. — Это мог написать и кто-нибудь, лишь косвенно причастный к преступлению.
Порфирий Петрович взглянул на начальника с подчеркнутым замешательством, будто его самого эта мысль посетила впервые. Суперинтендант нахмурился. Лицедейство коллеги его раздражало; уж он-то знал его достаточно хорошо и не собирался попадаться на крючок.
— Пускай наши орлы из участка этим займутся, — решил он. — Если что-нибудь отыщут, пойдем с этим к прокурору.
— Да, соглашусь. Нет смысла беспокоить Ярослава Николаевича, пока в руках у нас не появится что-нибудь определенное. Тем не менее смею ли я кое о чем попросить?
Никодим Фомич нетерпеливо махнул рукой: дескать, валяйте.
— Вы мне в помощь из соколов своих никого не дадите? Чтоб при обыске понадзирать.
— Опять, стало быть, властолюбивую длань свою простираете?
— Да Господь с вами, Никодим Фомич! Однако записочка-то к вам, в ваш участок поступила.
— Ну и кого вы у меня, стало быть, отнимаете? — хозяйски спросил суперинтендант.
— Да вот, хотя бы поручика Салытова.
— Салытова? Старого нашего вояку? — Никодим Фомич благодушно рассмеялся. — Ну-ну. Что ж, пускай хотя бы часок-другой свежим воздухом подышит. А то пропылился совсем, в кабинетных-то стенах!
Порфирий Петрович вновь всем своим видом изобразил удивление: дескать, как же я сам-то не додумался.
— Только смотрите не переборщите, Порфирий Петрович! — погрозил пальцем Никодим Фомич, заговорщически подмигнув.
— Она все еще здесь, — обидчивым голосом заметил Заметов, в то время как Порфирий Петрович проходил через приемную. Действительно, жалобщица все еще сидела на прежнем месте. — Говорит, вынь ей да положь следственное управление! — Заметов, усмехнувшись, взялся изучать свои ногти.
— Ну-с, а протокол вы составили, как я просил? — осведомился Порфирий Петрович, сам между тем отстраненным взглядом изучая женщину. Манера держаться у нее за это время, судя по всему, не изменилась. Порфирий Петрович был не из тех, кого можно особо разжалобить женскими слезами или сетованиями на жизнь. В слезливости же этой посетительницы было что-то показное, едва ли не наигранное. Некая личина, нацепив которую она уже не могла от нее освободиться. Судя по всему, стоит сейчас доверительным тоном сказать ей что-нибудь вроде: «Полноте, будет вам!», и она тут же встряхнется. Поэтому Порфирий Петрович, чуть накренив голову, попробовал поймать ее взгляд с обезоруживающей улыбкой. Тем не менее в ту секунду, когда их глаза встретились, он буквально физически ощутил нечто тяжелое, зловещее. Причем вовсе не наигранное. От этой женщины исходило некое дыхание недуга, завладевшего ею целиком. И именно он сейчас над ней довлел — настолько, что, возможно, и толкнуло пойти не куда-нибудь, а прямиком в следственное управление.
— Ну что, зачесть показания? — спросил Заметов, пододвигая к себе бумагу.
— Не надо, обойдется.
— А я как раз готов-с!
— Ценю вашу готовность. Тем не менее справлюсь сам, — парировал Порфирий Петрович, беря листы.
— Что ж, понятно, — произнес Порфирий Петрович, закончив чтение. — Сударыня, не проследуете ли за мною? — и открыл перед ней дверь в свой кабинет.
— Ну, так что прикажете с вами делать? — начал Порфирий Петрович тоном добродушным и даже увещевательным. — В темницу вас, что ли, Екатерина Романовна?
Женщина коротко кивнула. Из глаз покатились прозрачные слезы, оставляя на щеках мокрые дорожки. В искренности женщины сомневаться не приходилось. Порфирий Петрович, выдвинув ящик стола, вынул оттуда чистый носовой платок (у него на такие случаи имелся запас) и протянул ей. Та, глянув на него как на помешанного, после долгой паузы платок все же взяла, но не использовала по назначению, а просто зажала в ладони.
— Но на каком таком основании, Екатерина Романовна? У нас ведь обвинительное заключение должно в деле значиться.
Та издала лишь сдавленный полустон, что-то вроде: «Виновна!»
— Но в чем? Вы же понимаете, в каком я затруднительном положении? — Порфирий Петрович развел по столу руками, как бы взывая о помощи. — О! Вот я что придумал, — сказал он вдруг, якобы решившись. — Я сейчас буду вам называть какие-нибудь преступления, а вам остается лишь кивать, если угадано верно. Вроде как в игру сыграем. Идет? А, Екатерина Романовна?
Видя, как истово женщина закивала, Порфирий Петрович улыбнулся в растерянности: непонятно, дошло до нее или нет.
