искусства, а также на науку и изучение истории. Не правда ли, как странно, что эти люди вовсе не считались со стремлением к полному равенству, которое мы признаем теперь необходимым условием существования счастливого общества?
Я ничего не ответил и глубоко задумался. У Дика тоже был очень серьезный вид.
Странно, сосед? сказал он наконец. А я както слышал от моего деда, что единственной целью всех людей, вплоть до нашего времени, было избегать работы. Вернее, они считали это своей целью. Конечно, повседневная работа, исполняемая ими по необходимости, была более тягостной, чем та, которую они как им казалось сами себе выбирали.
Это правда, сказал Морсом. Во всяком случае, они скоро поняли свою ошибку и увидели, что, полагаясь на одни только машины, могут жить лишь рабы и рабовладельцы.
Здесь горячо вмешалась Клара:
Не было ли это заблуждение порождено рабской жизнью, которую люди тогда вели? Жизнью, побуждавшей смотреть на все одушевленные и неодушевленные предметы, на так называемую 'природу', как на нечто отличное и отдельное от человека? Для людей, так рассуждавших, было естественно думать, что они могут поработить 'природу', раз они считали, что природа нечто находящееся вне их.
Верно, сказал Морсом, и они не знали, что им делать, пока в народе не зародилось враждебное чувство к механизированной жизни. Оно впервые возникло еще до Великой перемены среди людей, имевших досуг подумать о таких вещах. Чувство это росло незаметно. И тогда работа, казавшаяся развлечением, начала понемногу вытеснять механическую работу, которую когдато надеялись в лучшем случае свести к минимуму, хотя и не отменить совершенно.
Когда же совершилась эта новая революция? опросил я.
Это движение начало проявляться в середине века, следующего за Великой переменой, сказал Морсом. Машину за машиной постепенно отставляли, убедившись, что она не может производить художественных изделий и что спрос на произведения искусства все более и более растет. Посмотрите, сказал старик, вот коекакие изделия того времени грубые и пока не изящные произведения ручного труда. Но они прочны и показывают, что над ними трудились с удовольствием.
Они очень любопытны, заметил я, взяв в руки один из образцов фаянсовой посуды, которые показывал нам антиквар. Мне кажется, они ничуть не похожи на работу дикарей или варваров, но все же на них, сказал бы я, легла печать отвращения к 'цивилизации'.
Да, сказал Морсом, вы не должны искать здесь
чеголибо тонкого. В этот период вы не могли бы требовать большего от человека, который по существу был рабом. А вот взгляните, сказал он, проведя нас немного дальше по залу, как мы впоследствии постигли тайны ремесла и присоединили высшую утонченность к свободе нашего воображения.
Я смотрел и не мог надивиться красоте, разнообразию и богатству фантазии в работах людей, которые наконец научились воспринимать жизнь как удовольствие, а удовлетворение обыденных потребностей человека считать работой, достойной лучших представителей человеческого рода. Я молча размышлял и наконец сказал:
Что же придет потом?
Старик засмеялся.
Не знаю, ответил он, поживем увидим!
А пока, вмешался Дик, мы должны продолжать наше путешествие. Итак, идемте на улицу и вниз к реке. Не хотите ли прокатиться с нами, сосед? Мой друг жаждет продолжения ваших рассказов!
Я поеду с вами до Оксфорда: мне надо взять книги в Бодлеянской библиотеке{51}, промолвил старик. Вы, наверно, переночуете в нашем старинном городе?
Нет, ответил Дик, мы направляемся выше: нас ждет сенокос.
Морсом кивнул, и мы все вместе вышли на улицу, а затем сели в лодку немного выше городского моста. Но не успел Дик вложить весла в уключины, как изпод низкой арки моста показался нос другой лодки. Светлозеленая, изящно разрисованная цветами, эта лодка показалась нам очень красивой. Когда лодка вышла изпод моста, в ней поднялась стройная фигура девушки в легком голубом шелковом платье, развевающемся на ветру. Девушка показалась мне знакомой, и когда она повернулась к нам, я увидел ее прекрасное лицо и с радостью убедился, что это не кто иной, как Эллен фея цветущего сада в Раннимеде.
Мы задержались, чтобы поздороваться с ней. Дик встал во весь рост в лодке и весело приветствовал ее.
Я попытался тоже крикнуть чтонибудь веселое, но, кажется, неудачно. Клара помахала своей нежной рукой, а Морсом поклонился и посмотрел на девушку с большим интересом. Что же касается Эллен, то ее красивое лицо покрылось румянцем. Когда ее лодка подошла и коснулась бортом нашей, она сказала:
Видите ли, соседи, я сомневалась, что вы все трое отправитесь обратно через Раннимед или что вы остановитесь там. Кроме того, я не уверена, что мы с дедом не уедем оттуда через неделю или две. Он задумал навестить своего брата на севере, а я не хочу отпускать его одного. Вот я и подумала, что, может быть, никогда больше вас не увижу. Эта мысль была мне неприятна, и я поехала вслед за вами.
Отлично! сказал Дик Мы все, конечно, очень рады, но должен сказать, что мы с Кларой непременно навестили бы вас на обратном пути и потом повторили бы свой визит, если бы в первый раз никого не застали. Однако, милая соседка, вы в лодке одна и гребли довольно долго. Поэтому вам лучше посидеть и отдохнуть. Я предлагаю, чтобы мы разделились!
Хорошо, сказала Эллен, я подумала об этом и захватила руль для моей лодки. Помогите мне его навесить!
Девушка прошла на корму лодки и подвела ее к нашей корме, где находился Дик. Он опустился на колени в нашей лодке, а она в своей, и началась обычная возня с навешиванием руля на штыри. Вас не должно удивлять то, что в этом маловажном устройстве особой перемены не произошло. Когда их прекрасные юные лица склонились над рулем, мне показалось, что они почти соприкасаются, и хотя это длилось одно лишь мгновение, меня словно чтото кольнуло.
Клара сидела на своем месте и не оглянулась.
Как же нам разделиться? с чуть заметной принужденностью в голосе сказала она. Не хочешь ли, Дик, перейти в лодку к Эллен? Ты лучший гребец, не в обиду нашему дорогому гостю будь сказано.
Дик встал, положил руку ей на плечо и сказал:
Нет, нет, пусть гость поработает. Он уже немного натренирован. Да мы и не спешим, ведь мы едем недалеко за Оксфорд. И если даже нас застигнет ночь, месяц будет светить нам лишь немного слабее, чем солнце в пасмурный день.
Какникак, вставил я, у меня лодка, хоть и медленно, все же идет против течения!
Все рассмеялись, как если бы я сказал нечто действительно остроумное. Я подумал, что смех Эллен звучал необычайно приятно.
Итак, я с радостью перешел в другую лодку и, взявшись за весла, постарался не ударить лицом в грязь, так как этот счастливый мир стал для меня еще счастливее от близости прекрасной и странной девушки. И должен сказать, что из всех людей, которых я видел в этом обновленном мире, она казалась мне самой загадочной и своеобразной. Клара, например, красивая и умная, все же походила на очень милую и прямодушную молодую леди. Также и другие встреченные мною девушки были только улучшенными образцами тех женских типов, которые я в свое время встречал. В Эллен же меня не только поражала ее красота, совсем иная, чем красота знакомых мне женщин, но вся она была так неповторима, так заинтриговывала, что я все ждал от нее слов и поступков, которые еще больше удивили и восхитили бы меня. Я не говорю, что она проявляла себя совершенно неожиданным образом, но она все свои чувства выражала както поновому и была полна жизнерадостности, которую я заметил у всех, но в ней в высшей степени.
Вскоре мы двинулись в путь и быстро прошли прекрасные плесы реки между Бенсимгтоном и Дорчестером. День начал клониться к вечеру, было тепло, но не жарко и совершенно безветренно. Облака, высоко над головой, легкие, жемчужнобелые и сверкающие, умеряли солнечные лучи, но полностью не закрывали бледную лазурь, а лишь придавали ей как бы плотность и высоту. Небо и в самом деле имело вид свода, как любят говорить о нем поэты. Оно не казалось беспредельным воздушным пространством. Это был купол, гигантский, полный света и нисколько не подавлявший человека. День был такой, о котором,
