– Да она вообще не очень крепкая была. От лихорадки скончалась.
– Что ж, тебе оставаться вдовцом ни к чему.
– Сейчас я пока что только о Милом Доме думаю.
– И знаешь, тут тебя упрекнуть не за что. Хлебнешь с этим домом горя.
Они надевают на Поля Ди ошейник с тремя шипами, так что лечь он не может, и сковывают ему ноги кандалами. Число «два», которое он слышал собственными ушами, не выходит у него из головы. Двое. Двое? Два негра пропали? Полю Ди кажется, что сердце у него вот-вот выпрыгнет. Они собираются искать Халле, не Поля Эй. Значит, они поймали Поля Эй, а уж если белые тебя поймали, пиши пропало.
Учитель долго смотрит на него, прежде чем закрыть дверь хижины. Приглядывается настороженно. Но Поль Ди даже глаз на него не поднимает. Брызгает мелкий дождичек Дразнящий августовский дождик – он пробуждает надежды, которым никогда не сбыться. Поль Ди думает о том, что должен был бы спеть вместе с Сиксо. Громко. Что-нибудь такое громкое и раскатистое, подходящее к той мелодии, что напевал Сиксо. Вот только слова его сбили с толку – он тех слов не понимал. Да какая разница, он отлично понял, что билось в этих словах: ярость и ненависть, словно Сиксо танцевал джубу.
Теплый мелкий дождичек то начинается, то перестает, и так без конца. Полю Ди кажется, что он слышит рыдания; вроде бы они доносятся из окна миссис Гарнер. Впрочем, плакать может кто угодно, даже кошка, когда кота зовет. Устав держать голову прямо, он осторожно опускает подбородок, упираясь в ошейник с шипами, и размышляет, как бы ему подобраться к очагу, разжечь огонь и вскипятить немножко воды – он давно ничего не ел. Именно этим он и занят, когда в его хижину вдруг входит Сэти, промокшая насквозь, с огромным животом. Она сообщает ему, что твердо решила бежать. Она только что вернулась – детей она уже отвела в кукурузу. Тех белых поблизости не видно. Но она нигде не могла найти Халле. Кого же все-таки поймали? Убежал ли Сиксо? И где Поль Эй?
Поль Ди рассказывает ей, что знает: Сиксо мертв; той женщине с тридцатой мили удалось убежать, но он понятия не имеет, что случилось с Полем Эй или Халле.
– Где же он может быть? – спрашивает Сэти. Поль Ди пожимает плечами, потому что покачать головой не может.
– Ты сам видел, как Сиксо умер? Ты в этом уверен?
– Уверен.
– Он был в сознании? Он их видел и все понимал?
– Он был в сознании. Все понимал и смеялся.
– Сиксо – смеялся?
– Это стоило послушать, Сэти.
Платье Сэти исходит паром у слабенького огня, на котором он кипятит воду. Очень трудно двигаться со скованными ногами, да и ожерелье на шее страшно мешает. Стыдясь своей беспомощности, он старается не смотреть ей в глаза, а когда не выдерживает и смотрит на нее, замечает, что глаза у нее абсолютно черные – белков не видно. Она говорит, что ей пора, и он думает, что побег ей, конечно, не удастся – она и до ворот добраться не сможет, но он ее не разубеждает. Он понимает, что никогда больше не увидит ее, и часть души уходит вместе с нею.
Должно быть, сразу после этого племянники учителя, решив поразвлечься с нею, втащили ее в амбар; когда же она рассказала все миссис Гарнер, сняли со стены плеть из воловьей кожи. Кому, черт возьми, могло в голову прийти, что она все-таки решится бежать? Они, должно быть, уверены были, что с таким пузом да еще с располосованной чуть не до кости спиной ей дальше своей хижины не дойти. Он не удивился, узнав, что они все-таки выследили ее, когда она уже добралась до Цинциннати; ясно, что она стоила куда дороже, чем он: еще бы, собственность, которая сама себя бесплатно воспроизводит!
Вспоминая ту цену в долларах и центах, которую учитель сумел получить за него, он все думал, какова была бы цена Сэти? А цена Бэби Сагз? Сколько еще денег должен был выплатить Халле, не говоря уж о том, чтобы отработать бесплатно? Сколько миссис Гарнер получила за Поля Эф? Кажется, больше девятисот долларов? На сколько долларов больше? На десять? На двадцать? Школьный учитель, конечно же, знал. Он всегда знал, что почем. В его голосе звучала неподдельная грусть, когда он заявил, что от Сиксо все равно толку не добьешься. Какой дурак согласится купить поющего негра, да еще такого который хватается за ружье? Выкрикивающего «Семь-О! Семь-О!» (потому что его женщина, та, с тридцатой мили, убежала от них, унося в себе его зреющее семя). Ах, какой был у него смех! Журчащий, детский, полный торжества. Этот смех даже тому жалкому костру разгореться помог. И Поль Ди думал о том, как Сиксо смеялся, а вовсе не о железном мундштуке, когда они привязывали его к козлам повозки. Потом уже он увидел Халле и улыбавшегося петуха, который словно хотел сказать ему: то ли ты еще увидишь, милый! Как мог какой-то петух знать об Альфреде в штате Джорджия?
– Привет.
Штамп по-прежнему терзал пальцами ленточку в кармане брюк, так что карман шевелился.
Поль Ди глянул на него, заметил это шевеление в кармане и хмыкнул.
– Я не умею читать, Штамп. Так что если ты принес мне еще какую-нибудь газетку, то зря время потратил.
Штамп вытащил ленточку из кармана и присел на ступеньку с ним рядом.
– Нет. Я тебе кое-что другое сказать хочу. – Штамп нежно пропустил красную ленточку между указательным и большим пальцами. – Совсем другое.
Поль Ди ничего не ответил, и оба некоторое время сидели молча.
– Мне это трудно, – сказал Штамп. – Но я все-таки скажу. Две вещи. Но сперва – более легкую.
Поль Ди хмыкнул:
– Если тебе это трудно, так меня, может, и до смерти убьет.
– Нет, нет! Ты не думай! Я ведь тебя искал, чтобы извиниться. Прощения у тебя попросить.
