шарфами по самые глаза, нерешительно пялились на незнакомца. Один из них, тот, что избивал Билла, судорожно зажимал пальцами разорванный, пропитанный кровью рукав. Кровь текла по руке, из которой выпал прут. Все трое глядели то на лицо спасителя Билла, то на направленное на них лезвие его стилета. Глаза парня вызывающе сверкали. Взгляд раненого бандита упал на лужу крови, образовавшуюся между булыжниками. Его лицо исказилось, он пробормотал что-то приятелям и попятился назад.
В следующий миг нападавших и след простыл. Парень присел на корточки перед Биллом.
— С вами все в порядке? — улыбаясь, спросил он.
— Спасибо. Да. По-моему, да. — Билл самостоятельно поднялся на ноги, попытался улыбнуться. Улица закружилась. Он прислонился к стене, с трудом подавляя рвоту. — Ох, черт побери, — тихо пробормотал он. — Мне плохо.
— Да, вам совсем плохо, — согласился незнакомец. Он наклонился и кончиками пальцев ощупал голову Билла, затем вдруг отпрянул, отдернул руку и присвистнул. — Я думаю, вам нужно в больницу. Пойдемте.
Билл тихонько фыркнул. Адская боль пронзила его мозг.
— Разумеется. И встретиться там с этими гориллами! Наше счастье, что они — всего лишь фараоны- общественники, не пожелавшие упустить случай позабавиться.
— Еще бы! — расхохотался парень. — После того, что мы сделали с бандитом, чуть не проломившим вам голову, они, чтобы взять реванш, обойдут все парижские больницы.
Билл кивнул, улыбнулся. Ему показалось забавным слово «мы», произнесенное новым другом.
— Правильно. Больница, я думаю, отпадает.
Парень помрачнел, но через мгновение его лицо просияло.
— Ты пойдешь ко мне домой. Мои родители помогут.
Билл показал рукой на роскошные дома.
— Сюда?
Незнакомец так и покатился со смеху.
— Нет! Я живу в районе Золотой Капли. — Он обнял Билла за плечи, поддерживая его, чтобы тот не упал. Удивительно силен был этот парень. — Идем же, а то нарвемся на еще каких-нибудь подонков.
Они спускались по Сен-Жермен вниз, к реке, под аккомпанемент воющих сирен и взрывающихся гранат со слезоточивым газом. Мимо бежали люди, почти не обращая внимания на двоих залитых кровью парней, которые еле брели прочь от места, где разыгралась трагедия.
Стараясь удержаться на ногах, Билл всей тяжестью навалился на своего спутника, с трудом отвечая на его вопросы, а тот говорил не осторожничая, с наивным простодушием, которым в те времена была заражена вся парижская молодежь.
— Тебя как зовут?
— Билл. Билл Дюваль.
Тяжесть тела Билла пригибала парня к земле, но он все же нашел в себе силы крепко пожать ему руку.
— А меня — Ахмед Бенгана. Ты француз?
— Американец, — усмехнулся Билл. — А ты?
— Француз. Мои родители из Алжира. Я там родился. Мы приехали сюда в шестидесятом. Мой отец всегда верил, что здесь нам улыбнется счастье. Я думаю, то, что происходит, доказывает его правоту. Да?
Билл осторожно прикоснулся к своей голове.
— Если сработает, — ответил он, уныло улыбаясь. — Ты чем занимаешься?
— Я студент. Изучаю искусство. А ты?
— И я студент. Изучаю историю искусств.
Билл говорил запинаясь, через силу поддерживая разговор, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Ахмед покрепче подхватил Билла, удобно устроив его руку на своих плечах.
— Я совсем заговорил тебя, прости. Моя машина — сразу за мостом.
Не проронив больше ни слова, они пересекли Сену, миновали Лувр. Ахмед подвел его к старому зеленому «ситроену», припаркованному перед оградой музея. В другое время полицейские обязательно отбуксировали бы его на площадку штрафников, но сегодня у парижской полиции была другая головная боль. Ахмед открыл незапертую дверцу и помог Биллу сесть в машину.
Теряя сознание, Билл повалился на сиденье. В редкие моменты прояснения он ужасался лихачествам своего нового друга. В полном согласии с царившим в городе духом анархии Ахмед стремительно мчался в густом потоке машин, игнорировал островки безопасности, ехал по тротуарам, когда считал нужным сократить путь, однако не задел при этом ни одного остолбеневшего от страха пешехода.
Когда машина остановилась, голова Билла раскалывалась от боли, но относительный покой немного восстановил его силы. Без посторонней помощи он вылез из машины и выпрямился, оглядываясь по сторонам.
Узкая улица, застроенная ветхими четырех- и пятиэтажными домами. Фасады с обвалившейся штукатуркой, обнажившей красную кирпичную кладку, полусгнившие деревянные рамы. На веревках и проводах, привязанных к железным ограждениям окон, сушилось белье. Первые этажи были заняты лавками с яркими безвкусными вывесками, написанными по-французски или по-арабски. Французским язык этих вывесок можно было назвать с большой натяжкой. Билл заподозрил, что и в арабских надписях было не меньше ошибок. Улицы запружены народом. Широкобедрые уроженки Северной Африки с полными, без единой морщинки лицами болтали, стоя перед горами съестных товаров и тканей, выставленных на продажу прямо на тротуарах. В плохо освещенных, скудно оборудованных барах из транзисторных радиоприемников лилась заунывная арабская музыка. В отличие от пышнотелых добродушных женщин мужчины были худые, сильные и злые. Они молча пили пиво у стоек баров или, собравшись компаниями на улице, о чем-то спорили. Как по команде, они вдруг повернули головы и с настороженным любопытством уставились на испачканного с головы до ног кровью Ахмеда, который вел Билла к магазину с двумя витринами. Волосы и вся одежда американца были пропитаны кровью.
Несколько мужчин выносили из магазина желтые мешки и укладывали их в стоявший поблизости грузовик. Один из них первым заметил странную пару, изумленно, не веря своим глазам, оглядел их и с криком бросился навстречу. Обменявшись несколькими взволнованными арабскими фразами с Ахмедом, он с нескрываемым любопытством взглянул на Билла, потом повернулся и исчез в магазине.
Ахмед с Биллом последовали за ним. По истертым ступеням винтовой лестницы спускался человек в измятых коричневых брюках и в трикотажной рубашке. На вид ему было под пятьдесят. Сильные мышцы перекатывались под кожей его руки, обнявшей за шею Ахмеда, другую руку он осторожно положил Биллу на плечо и тихо заговорил, расспрашивая друзей.
Ахмед отвечал ему по-французски: он не хотел ставить Билла в неудобное положение.
— Со мной все в порядке, отец. А это мой друг, его зовут Билл. На него напали. Мы думаем, что это были полицейские. Нужно, чтобы врач осмотрел его голову.
Пожилой мужчина кивнул и улыбнулся, не проявляя никакого желания обсуждать решение сына.
— Ну, за этим дело не станет, — проговорил он, улыбаясь Биллу. — Но прежде всего поднимемся наверх. — Он повернулся к вызвавшему его парню. — Сбегай к доктору Гассану. Скажи, что он мне нужен. Живо.
И тут колено Билла с новой силой дало о себе знать. Отец с сыном понесли его на руках между высокими, до самого потолка, штабелями мешков с зерном и бидонами с оливковым маслом, подняли по крутой, неудобной лестнице и осторожно внесли в квартиру на верхнем этаже. Он вдохнул сладкий, терпкий аромат духов и пряностей, услышал музыку, увидел как сквозь туман женщину — она сидела на диване, откинувшись на спинку, перед мерцавшим черно-белым экраном телевизора — и надолго потерял сознание.
Очнулся он в постели. На обоях резвились розовые и синие зайчики, на окне висели удивительно яркие занавеси. У одной стены сидели рядком куклы и набитые ватой игрушки. Над ним с улыбкой склонился оливково-смуглый, рано облысевший мужчина.
— Добрый день, — сердечно проговорил он. — Я доктор Гассан. Как вы себя чувствуете?
Билл попытался что-то сказать, но издал только жалкий, какой-то квакающий звук.
