— Почему вы потеряли интерес к жизни?
— Потому что мы потеряли будущее. Мы просчитались.
— Вы способны делать ошибки?
— Мы не утратили эту способность. Мы просчитались, и хотя те из нас, кто жил тогда, избежали гибели, нашему следующему поколению не повезло. После этого нам стало не для чего жить.
Зиблинг кивнул. Эту потерю интереса к жизни человек способен понять. Он спросил:
— Разве вы с вашими знаниями не могли устранить последствий своего просчёта?
Мешок ответил:
— Чем больше вещей становятся для вас возможными, тем отчётливее вы осознаёте, что ничего нельзя сделать, минуя законы природы. Мы не всесильны. Иногда кто-нибудь из особо глупых клиентов задаёт мне вопросы, на которые я не могу ответить, а потом сердится, потому что чувствует, что заплатил деньги напрасно. Другие просят меня предсказать будущее. Я могу предсказать только то, что могу рассчитать, но способность моя к расчётам тоже ограничена, и хотя мои возможности по сравнению с вашими огромны, они не позволяют предусмотреть всего.
— Как это случилось, что вы знаете так много? Знание рождается в вас?
— Рождается только возможность познания. Чтобы знать, мы должны учиться. Это моё несчастье, что я так мало забыл.
— Какие способности вашего организма или какие органы мышления позволяют вам так много знать?
Мешок заговорил, но слова его были непонятны Зиблингу, и тот признался в этом.
— Я мог бы сказать вам сразу, что вы не поймёте, — промолвил Мешок, — но хотел, чтобы вы осознали это сами. Чтобы разъяснить всё это, мне пришлось бы продиктовать вам с десяток томов, и тома эти вряд ли были бы поняты даже вашими специалистами по биологии, физике и тем наукам, которые вы ещё только начинаете изучать.
Зиблинг не отвечал, и Мешок проговорил словно в раздумье:
— Ваша раса всё ещё не разумна. Уже много месяцев я в ваших руках, но ни один из вас ещё не задавал мне важных вопросов. Те, кто желает разбогатеть, расспрашивают о минералах и о концессиях на участки, спрашивают, какой из их планов сколотить состояние будет наилучшим. Некоторые врачи спрашивали меня, как лечить смертельно больных богатых пациентов. Ваши учёные просят меня разрешить проблемы, на которые они без моей помощи затратили бы годы. А когда задают вопросы ваши правители, они оказываются самыми глупыми из всех, ибо хотят знать только одно: как удержаться у власти. Никто не спрашивает того, что надо.
— О судьбе человечества?
— Это предсказание отдалённого будущего. Это вне моих возможностей.
— Что же мы должны спрашивать?
— Вот вопрос, которого я ожидал. Вам трудно понять его важность, потому что каждый из вас занят только самим собой.
Мешок замолк, затем пробормотал:
— Я болтаю непозволительный вздор, когда разговариваю с этими тупицами. Но даже вздор может считаться информацией. Другие не понимают, что в больших делах прямота опасна. Они задают мне вопросы, требующие специальных ответов, а им следовало бы спросить о чем-нибудь общем.
— Вы не ответили мне.
— Это часть ответа — сказать, что вопрос важен. Ваши правители видят во мне ценную собственность. Им следовало бы спросить, так ли велика моя ценность, как это кажется. Им следовало бы спросить, что приносят мои ответы — пользу или вред.
— А что они приносят?
— Вред, огромный вред.
Зиблинг был поражён. Он сказал:
— Но если ваши ответы правдивы…
— Процесс достижения истины так же драгоценен, как и сама истина. Я лишил вас этого. Я даю вашим учёным истину, но не всю, ибо они не знают, как достигнуть её без моей помощи. Было бы лучше, если б они познавали её ценой многих ошибок.
— Я не согласен с вами.
— Учёный спрашивает меня, что происходит в живой клетке, и я говорю ему. Но если бы он исследовал клетку самостоятельно — пусть ценою затраты многих лет, он пришёл бы к финишу не только с этих: знанием, но и множеством других, со знанием вещей, о которых он сейчас даже не подозревает, а они тесно связаны с его наукой. Он получил бы много новых методов исследования.
— Но ведь в некоторых случаях знание полезно само по себе. Например, я слышал, что уже используется предложенный вами дешёвый процесс производства урана на Марсе. Что в этом вредного?
— А вам известно, сколько имеется необходимого сырья? Ваши учёные не продумали этого вопроса, они растранжирят всё сырьё и слишком поздно поймут, что они наделали. У вас ведь уже было так на Земле. Вы узнали, каким образом можно дёшево перерабатывать воду; вы тратили воду безрассудно, и вскоре вам перестало её хватать.
— Что плохого в том, чтобы спасти жизнь умирающего пациента, как это делали некоторые врачи?
— Первый вопрос, который следовало бы задать, это — стоит ли спасать жизнь такого пациента.
— Но именно этого доктор не должен спрашивать. Он должен стараться спасти всех умирающих. Совершенно так же, как вы никогда не спрашиваете, в добро или зло обратят люди ваши знания. Вы просто отвечаете на их вопросы.
— Я отвечаю только потому, что мне всё равно, меня не интересует, как они используют то, что я скажу. Разве докторам тоже всё равно?
Зиблинг сказал:
— Подразумевается, что вы отвечаете на вопросы, а не задаёте их. Кстати, почему вы вообще отвечаете?
— Некоторые представители человечества любят хвастаться, другие — делать так называемое добро, третьи — добывать деньги. То небольшое удовольствие, какое я могу ещё получать от жизни, состоит в том, чтобы давать информацию.
— А вы не могли бы находить удовольствие во лжи?
— Я так же не способен лгать, как ваши птицы не способны покинуть Землю на собственных крыльях.
— Ещё один вопрос. Почему вы потребовали, чтобы во время отдыха разговаривал с вами именно я? У нас есть блестящие учёные, великие люди всех сортов, из которых вы могли бы выбирать.
— Меня не интересуют великие представители вашей расы. Я избрал вас, потому что вы честны.
— Спасибо, но на Земле много других честных людей. И на Марсе и на других планетах. Почему я, а не они?
Мешок, казалось, колебался:
— Это доставило мне маленькие удовольствие. Возможно, потому, что я знал: мой выбор будет неприятен тем… семерым…
Зиблинг улыбнулся.
— Вы не так уж равнодушны, как вам кажется. Полагаю, очень трудно быть равнодушным к сенатору Хорригану.
Это был только первый из многих разговоров с Мешком. Сначала Зиблинга весьма обеспокоило предупреждение Мешка относительно опасности, грозящей человечеству, если его (Мешка) советами будут и впредь столь безрассудно пользоваться. Но было бы нелепостью стараться убедить правительственные органы, что Мешок, приносящий ежедневно многие миллионы, является бедствием, а не благословлением человеческого рода, и Зиблинг даже не пытался этого сделать. Через некоторое время он постарался загнать все эти неприятные мысли как можно глубже.
Поскольку разговоры велись через каждые двадцать часов, Зиблингу пришлось реорганизовать своё
