расписание, что было не так уж просто для человека, привыкшего к суткам межпланетным, тридцатичасовым. Но он чувствовал себя с лихвой вознаграждённым за это беспокойство регулярными беседами с Мешком. Он узнал множество нового о планетах, солнечной системе, галактиках, но все эти сведения получал случайно, не задавая специальных вопросов. Поскольку его познания в астрономии ограничивались школьным курсом, ему никогда и в голову не приходило, что существует целый ряд вопросов, которые следовало бы задать — главным образом относительно других галактик.
Впрочем, вероятно, ничего бы не изменилось, если бы он и задал эти вопросы, ибо некоторые ответы понять было слишком трудно. Он потратил три беседы подряд, стараясь уяснить, каким образом Мешок смог без всякого предварительного контакта с людьми понять земной язык капитана Ганко в тот исторический час, когда этот сверхразум впервые открыл себя людям, и как он смог ответить словами, практически лишёнными всякого акцента. Но даже после трёх бесед у Зиблинга осталось лишь весьма смутное представление о том, как это делалось.
Это не было телепатией, как он думал вначале. Это был чрезвычайно запутанный аналитический процесс, учитывающий не только слова, которые произносились, но и природу межпланетного корабля, скафандров, которые носили люди, манеру их разговора и множество других факторов, характеризующих как психологию говорящего, так и его язык. Это было похоже на рассуждения математика, старающегося объяснить человеку, не знающему даже арифметики, как он определяет уравнение сложной кривой по её короткой дуге. Только Мешок не в пример математику мог проделать всё это в собственной, так сказать, голове без помощи бумаги и карандаша.
Через год Зиблинг уже затруднился бы сказать, что более занимало его: эти часовые беседы с Мешком или хитроумно-дурацкие требования некоторых мужчин и женщин, заплативших свои сотни тысяч за драгоценные шестьдесят секунд. Кроме сравнительно простых вопросов, задаваемых учёными и искателями счастья, желавшими знать, где можно найти драгоценные металлы, попадались и сложные проблемы, занимавшие по несколько минут.
Например, одна женщина спросила, где найти её пропавшего сына. Без необходимых данных, с которых можно было бы начать, даже Мешок не мог сказать ей ничего определённого. Она улетела обратно и вернулась через месяц с огромным количеством информации, тщательно подобранной в порядке уменьшения важности сведений. Мешку потребовалось меньше трёх минут, чтобы ответить, что сын её, по- видимому, жив и находится в малоисследованной области Ганимеда.
Все беседы с Мешком, в том числе и беседы Зиблинга, записывались на плёнку, а записи хранились в центральном архиве на Земле. Многие из записей Зиблинг не понимал — некоторые потому, что они были сугубо техническими, другие — потому что они были на незнакомом ему языке. Мешок, конечно, немедленно выучивал все языки при помощи процесса, суть которого он так и не смог объяснить Зиблингу, а в центральном архиве технические эксперты и эксперты-лингвисты тщательно изучали каждую фразу каждого вопроса и ответа, чтобы, во-первых, убедиться, что клиент не являлся преступником, и, во-вторых, чтобы иметь данные для сбора подоходного налога, когда клиент с помощью Мешка добудет состояние.
К концу года Зиблинг убедился в правильности предсказаний Мешка относительно бедствий, грозящих человечеству. Впервые за столетие число учёных-исследователей не увеличилось, а уменьшилось. Знания Мешка сделали целый ряд исследований ненужными и уничтожили закономерную последовательность открытий. Мешок прокомментировал этот факт Зиблингу.
Зиблинг кивнул:
— Я вижу. Человечество теряет независимость.
— Да, и я из верного его раба превращаюсь в его же хозяина. А я ведь хочу быть хозяином не больше, чем рабом.
— Вы можете уйти, как только захотите. Человек в ответ на это вздохнул бы — Мешок сказал просто:
— У меня нет силы чего-либо желать. К счастью, эта проблема скоро будет решена без меня.
— Вы имеете в виду политические склоки?
Ценность Мешка невероятно увеличилась, и одновременно с этим усилилась жестокая борьба за право пользоваться его услугами. Финансовая политика приобретала странное направление. Президенты, владельцы и директора стали почти марионетками, ибо все главные вопросы политики теперь решались не на основе изучения фактов, а путём обращения к Мешку. Мешок зачастую давал советы ожесточённым противникам, и это походило на игру в космические шахматы, где гигантские корпорации и правительственные агентства были пешками, а Мешок — игроком, делающим попеременно ходы то за одну, то за другую сторону. Назревали кризисы — и экономические и политические.
Мешок сказал:
— Я имею в виду и политические склоки и многое другое. Борьба за мои услуги стала слишком жестокой. Она может иметь только один конец.
— Вы имеете в виду, что будет сделана попытка вас украсть?
— Да.
— Вряд ли это возможно. Ваша охрана всё время усиливается.
— Вы недооцениваете силу жадности.
Он был прав — Зиблингу пришлось убедиться в этом довольно скоро.
В конце четырнадцатого месяца его службы, спустя полгода после провала Хорригана на перевыборах, появился клиент, заговоривший с Мешком на марсианском диалекте Прдл — экзотическом языке, известном весьма немногим. Он обратил на себя внимание Зиблинга ещё и потому, что заранее уплатил миллион за беспрецедентную привилегию говорить с Мешком десять минут подряд. Разговор был записан, но, естественно, остался непонятным ни Зиблингу, ни кому-либо другому из служащих станции. Замечательно было ещё и то, что незнакомец покинул астероид через семь минут, так и не использовав оставшиеся три минуты, которых было бы достаточно для получения сведений, как сколотить несколько небольших состояний. Эти три минуты не могли быть использованы другими частными клиентами. Но никому бы и в голову не пришло запретить использовать их правительственному служащему, и Зиблинг сейчас же заговорил с Мешком:
— Что спрашивал этот человек?
— Совета, как украсть меня.
Зиблинг был ошарашен.
— Что?
Мешок всегда воспринимал такие восклицания, выражающие изумление, буквально.
— Совета, как украсть меня, — повторил он.
— Тогда… позвольте… он отбыл тремя минутами раньше. Это должно означать, что он торопится начать. Он хочет начать проводить свой план немедленно!
— Он уже проводит его, — ответил Мешок. — Организация преступников отлично, если не досконально, осведомлена о диспозиции войск охраны. Вероятно, кто-то в правительстве оказался предателем. Меня спросили, какой из нескольких планов наилучший, и предложили рассмотреть их с точки зрения слабых мест. Так я и сделал.
— Хорошо, но как мы можем воспрепятствовать выполнению этого замысла?
— Воспрепятствовать ему нельзя.
— Не понимаю почему. Пусть мы не можем помешать им высадиться, но мы можем помешать им удрать отсюда с вами.
— Есть только один путь. Вы должны уничтожить меня.
— Я не могу сделать этого! У меня нет на это нрава, а если бы и было — я всё равно не смог бы!
— Моя гибель была бы благословением для человечества.
— И всё же я не могу, — горестно проговорил Зиблинг.
— Тогда — если это исключается — выхода нет. Они попросили меня проанализировать возможные шаги, которые будут предприняты для преследования, но они не спросили совета, как бежать, ибо это было бы тратой времени. Они успеют спросить, когда я буду у них в руках.
— Значит, — с трудом сказал Зиблинг, — я ничего не могу сделать, чтобы спасти вас. Как мне спасти своих людей?
— Вы можете спасти и их и себя, погрузившись в аварийный корабль и вылетев к Солнцу. Тогда вы
