Она судорожно проглотила комок в горле.
— Я не… — начала было спорить она, но замолчала, как только Габриель склонился к ней и начал медленно расстегивать «молнию». Невысказанные упреки замерли у Беллы на устах. Она инстинктивно выгнулась дугой, и волны восхитительных мурашек бежали у нее по спине, а замочек «молнии» медленно, очень медленно заскользил вниз. Белла хрипло выдохнула, когда Габриель раздвинул атласную ткань и припал губами к ее обнаженному плечу.
Желание. Дикое, безудержное желание пронзило ее тело при первом прикосновении его губ к ее пылающей коже.
Сколько бы ни отрицала Белла очевидное, сколько бы ни боролась сама с собой, но она знала, что хочет его.
Безумно хочет Габриеля.
Белле с трудом удавалось сдерживать свои инстинкты. Ей пришлось прибегнуть к хитрости и под маской холодного равнодушия скрывать бушевавшие в ней чувства. Но ледяной панцирь отрешенности мгновенно растаял, как только губы Габриеля прикоснулись к ее коже.
Белла откинулась, положила голову на плечо Габриеля, а тем временем его руки забрались под раскрытое платье, пробежали по талии, поднялись выше и накрыли холмики ее грудей. Она вдавилась
Из ее горла вырвался сдавленный крик, лоно налилось горячечной пульсацией, когда его большие пальцы прошлись по ее затвердевшим соскам. Не в силах дышать, она застыла в мучительном ожидании и ахнула, когда его губы, наконец, заскользили по ее шее, а пальцы стали нежно, ритмично сжимать соски.
— Габриель! — Белла почувствовала, как к ее ягодицам прижалось что-то твердое, живое. — О, Габриель… пожалуйста!
— Еще не время, Белла, — хрипло пробормотал он, содрогаясь от жгучего желания.
Им предстоял длительный перелет, пункта назначения они достигнут через много-много часов. За это время Габриель собирался узнать и удовлетворить все самые тайные желания и прихоти Беллы. Он надеялся, что в ответ она осуществит каждую его фантазию.
За последние пять недель не было ни одной ночи, чтоб он не лежал без сна и не мечтал, как будет снимать с нее длинное подвенечное платье. И это была только первая фантазия!
Внезапно Белле показалось, что Габриель перестал ласкать ее, и она протяжно застонала в знак протеста: У нее перехватило дыхание, когда он стянул с ее плеч платье и оно плавно опустилось на пол.
Белла не поднимала глаз, а Габриель смотрел на нее и думал, как прекрасна она в одних белых трусиках и белых чулках.
Как восхитительна ее гибкая шея, влажные полные губы, глаза, сияющие фиолетовым отсветом из- под опущенных век! Его руки обвили ее нежный стан, накрыли груди.
— Да! — воскликнула она. — О да, Габриель, да, умоляю!
Габриель притянул ее к себе и принялся осыпать жгучими поцелуями шею, маленькое розовое ушко, покусывать мочку, баюкать прелестные груди с бутонами сосков.
Он провел рукой по бархатистой гладкости живота и накрыл ладонью венерин бугорок. Габриель открыл глаза и с высоты своего роста увидел ее тело, кремово-белое на фоне своего смугло-золотистого. Продолжая зубами нежно терзать мочку ее уха, он устремил свой взор в низ ее живота. Его пальцы пробрались под прозрачный шелк ее трусиков, раздвинув черные завитки волос, нашли бугорок сладострастия и принялись играть с ним.
От медленной ласки тело Беллы напряглось, влажная, горячая, она умирала от желания, которое Габриель в ней разжигал. Она молила его о пощаде, просила наполнить ее всю до предела и подарить освобождение.
Почувствовав руку Габриеля у себя между ногами, Белла издала низкий протяжный стон и раздвинула бедра для более глубокой и интимной ласки. Он внял ее безмолвной просьбе и погрузил сначала один, затем два пальца в медово-влажную сердцевину ее естества, а большим пальцем продолжал массировать ее затвердевший бугорок чувственности. Второй рукой он в том же одурманивающем ритме ласкал ее грудь. Снова и снова.
Постепенно его движения становились все более стремительными. Яростными. Глубокими.
Чувственное напряжение нарастало, ширилось, подавляло разум. Белла вскинула бедра навстречу его пальцам.
— Нет, нет! Только не останавливайся, Габриель! — почти задохнулась она в крике. — Умоляю, продолжай!
— Забудь обо всем, Белла! Дай себе волю! — прохрипел он ей в шею. — Отдайся чувствам, дорогая!
— Да! Да! — выдохнула она. — О да! Боже, да!
Она достигла вершины страсти, и волны наслаждения накрыли ее с головой. Она обмякла в руках Габриеля, но он продолжал ласкать ее с той же интенсивностью, и она снова и снова возносилась на пик наслаждения.
— Нет! Не надо! О, Габриель! — наконец всхлипнула она и обмякла в его крепких объятиях.
Глава 8
Белла очнулась и долго не могла ничего понять.
Потом вспомнила. Вспомнила, где находится и что с ней произошло в этой роскошной спальне.
Зарывшись лицом в подушку, она свернулась в позу эмбриона. Все тело ныло, на душе скребли кошки, в памяти всплывали жаркие ласки Габриеля.
Чего теперь стоят ее требования считать их брак формальным? Все отговорки, глупые условия — пустой звук! Их самолет даже не успел покинуть воздушное пространство Великобритании, как она уступила его домогательствам!
Она повернула голову, услышав, как тихо открывается дверь. На пороге стоял Габриель.
Белла окинула его хмурым взглядом. На нем была кремовая спортивная рубашка и джинсы. Значит, пока она тут полеживала, он успел сменить одежду, сообразила Белла. Сколько же времени прошло с тех пор, как она… Гм, как она — что? Потеряла сознание? После того как Габриель заставил ее несколько раз пережить всплеск безумного восторга? О господи!
Она поджала тубы.
— Если ты пришел злорадствовать…
— Я пришел проверить, как ты, — поправил он ее. — Мы скоро приземлимся, и тебе пора привести себя в порядок и одеться.
Внезапно Белла поняла, что лежит под одеялом почти совсем голая. Она в ужасе зажмурилась, вспомнив, что была обнажена, а Габриель оставался полностью одетым, когда они… Что делали? Занимались сексом? Любовью? А вот это вряд ли, между ними не было никакой любви.
Значит, они занимались сексом. Это был просто секс.
Боже, ужасно это звучит!
— Спасибо, — вежливо отозвалась она.
Несколько минут Габриель с мрачным видом разглядывал Беллу. Он уже научился разбираться в ней, поэтому знал, что, проснувшись, она вряд ли с любовью кинется в его объятия. Но ее холодность и это брошенное ему в лицо обвинение, будто он пришел злорадствовать… Непонятно, непростительно!
Он стремительно подошел к кровати и посмотрел на свою жену.
— Ты ведь злишься не на меня, Изабелла…
— Не смей говорить мне, что я чувствую! — взвизгнула она, сердито сверля его глазами.
Габриель присел на край кровати, затем наклонился над ней, обтянул ее одеялом и так сильно прижал
