— Ну, хорошо, — раздраженно сдался Руперт. — Когда ты вернешься? Через две недели начинается твой малый европейский тур, нам надо многое сделать.
— Вспомни, Руперт, я нахожусь на отдыхе, — прервала она его. — На следующей неделе я подумаю об этом туре.
О Париже, Амстердаме, Берлине, Цюрихе, Риме, а также обо всех безымянных и безликих отелях, в которых ей предстоит жить во время гастролей.
— Но...
— До свидания, Руперт. — Тори положила трубку и выключила автоответчик: если Руперт так рассердился, значит, пресса уже взяла след, а Тори была вовсе не намерена отвечать на их звонки.
Однако возникла новая проблема: нужно ли предупредить Джонатана о том, что его ожидает? Ведь стоит прессе начать поиски (а она подозревала, что так и будет), стоит им только сопоставить факты, как сразу станет ясно, что «высокий, загорелый таинственный незнакомец» как две капли воды похож на высокого, загорелого соседа Тори.
Словно в ответ на ее опасения, зазвонил телефон. Автоответчик принял запрос от первого репортера, который сумел ее выследить.
Выбора не оставалось — надо пойти и предупредить Джонатана.
Идти к нему совсем не хотелось. То, что она ему скажет, не улучшит их отношений.
Хлопнула входная дверь, пришел отец.
— Здравствуй, дочка! — с теплой улыбкой сказал он. У него в руке была газета. — Опять про тебя пишут на первой странице, — он разложил газету на кухонном столе. — «Виктория одерживает победу у себя дома», — прочел он с довольной улыбкой.
Тори недовольно наморщила лоб:
— Да, мне уже сообщили.
— И фотография хорошая, — продолжал отец. Он не заметил ее недовольного лица. — На этот раз хотя бы похожа на саму себя, какой мы с мамой тебя любим.
Она не выдержала и подошла. Теперь понятно, почему Руперт так взбесился, увидев это фото.
«Сексуальная и страстная» — так обычно описывали образ Виктории Кэнан, а с фотографии смотрела обычная девчонка — радостная, счастливая. Блестящие, почти черные волосы, сияющие глаза, разрумянившиеся щеки, губы с бледно-розовым блеском.
— Руперт недоволен, — поделилась она с отцом, рассеянно просматривая статью под фотографией.
Отец скривился: у них с Рупертом была взаимная неприязнь.
— Он уже звонил? — спросил он, взглядом выражая сочувствие.
— Угу, — подтвердила она неопределенно, читая газету дальше. Вот оно, это место: «высокий, загорелый таинственный незнакомец»!
Ничего не поделаешь: придется идти и предупредить этого «таинственного незнакомца».
— Пап, я погуляю недолго, — сказала она неловко. — Если кто-нибудь позвонит — какие-нибудь репортеры, — ни в коем случае не упоминай имя Джонатана. И вообще скажи им, что меня здесь нет! — добавила она расстроено, услышав новый звонок.
— Понятно, — ответил отец. Он как раз дочитал до места, где говорилось о сопровождающем Тори, и бросил на нее сочувствующий взгляд. — Как, ты думаешь, отреагирует на все это Джонатан?
— Если учесть, что он приехал на остров отдохнуть, думаю, ему это не понравится,
— Тебе лучше сбегать туда, да, умница-красавица? — посмеиваясь, спросил отец.
Тори решила ехать на мотоцикле. По крайней мере Джонатан не обвинит ее, что она вынюхивает и подсматривает, — он непременно услышит шум мотоцикла!
Со стороны задней террасы не доносилось ни звука, поэтому Тори подъехала к главному входу, позвонила и стала ждать.
Безрезультатно прождав минут пять, она решила, что Джонатана нет дома, и вернулась к мотоциклу.
— В чем дело?
Она замерла — голос звучал холодно и вызывающе. Она медленно повернулась.
Джонатан стоял на пороге. Темные волосы влажно поблескивали, из-под синего банного халата выглядывали босые загорелые ноги.
Похоже, под халатом у него вообще ничего не было.
— Когда вы подъехали, я как раз принимал душ, — сказал он. — Чему обязан честью?
Он явно все еще сердился.
— Это для меня большая честь, — сухо ответила она, мгновенно занимая оборону. — Можно мне поговорить с вами несколько минут?
— Но мы, кажется, уже поговорили, — медленно ответил он.
— Наедине, — сказала она решительно.
Он огляделся: кроме двух сотен овец, никого вокруг не было. Он с презрением взглянул на нее:
— Боюсь, овцам наш разговор неинтересен. — Он даже не пытался скрыть сарказм.
Тори глубоко вздохнула, рука, сжимавшая шлем, напряглась.
— Вы могли бы предложить мне чашечку кофе, — с упреком произнесла она.
— Неужели вам так много надо сказать мне?
Щеки у нее покраснели от обиды — зря она пришла, надо было оставить его на потеху стервятникам. По крайней мере не пришлось бы выслушивать очередные оскорбления. Он отступил в сторону:
— Не хотите ли выпить чашечку кофе... Виктория? — произнес он насмешливо.
— Спасибо, — сухо ответила она, проходя вместе с ним прямо на кухню, где они вместе с Мэдисон сотню раз пили кофе и нянчили Келли. Сегодня здесь все выглядело иначе.
Она старалась не смотреть в сторону Джонатана. Она видела мужчин в халатах, просто этого мужчину она воспринимала иначе, чем других!
Он повернулся к ней и окинул ее оценивающим взглядом:
— Думаю, тысячи людей — нет, миллионы! — были бы счастливы приготовить кофе для Виктории Кэнан.
За исключением его, подумала Тори. Похоже, он предпочел бы придушить ее, если бы у него был выбор.
— Миллионы мужчин, — поправился он. Тори бросила на него сердитый взгляд:
— У меня есть и поклонницы.
— В самом деле? — он скептически поднял брови. — Интересно, почему.
Она опять вспыхнула, изо всех сил стараясь сдерживаться.
— Вероятно, потому, что я умею петь и делаю это хорошо.
— В самом деле? Но ведь я в этом ничего не понимаю. — Он поставил перед ней чашку с кофе. — Вы, вероятно, привыкли к китайскому фарфору, но...
— Да перестаньте, Джонатан, — прервала она. — Будто вы не были у нас на ферме и не знаете, что я готовила для вас обед в воскресенье!
Джонатан сел напротив нее за стол.
— Удивительно, — пробормотал он, не скрывая сарказма. — Так как прошел концерт? — сменил он предмет разговора.
Ответ его явно не интересовал.
— А вот посмотрите сами, — проговорила она, кладя перед ним газету.
По мере того как Джонатан читал статью, украшенную фотографией Тори, выражение его лица менялось: презрение сменилось сосредоточенным вниманием и наконец перешло в открытый гнев.
Он резко встал, взял в руки газету и пробежал глазами статью еще раз.
— Чудненько! — произнес он. — Просто чудненько! — Он бросил газету на стол и сжал кулаки.
Тори проглотила комок.
— Я...
— Молчите, Виктория, — выдавил он, — ни слова, или я сейчас же придушу вас, а потом будь что
