Сурбарана и других, картины Флоры удивили его – должно быть, потому, что резко отличались от всего остального в ее особняке.
Праздничные, красочные, эти работы носили глубоко личный характер. Будучи немного знакомым с историей рода Пуйоль, Филипп сразу же узнал Вину и Рамону, Мартина и даже маленькую Изабель.
Картины Флоры запечатлели время ее молодости, но кое-где чувствовался и социальный подтекст. Филипп понял, в чем состоит парадокс Флоры: в светских кругах она была и своей, и чужой. Не только богатая владелица замка, знакомая со многими интересными и знаменитыми людьми, но и художница, и убежденная феминистка.
– Она повлияла на ваш художественный стиль? Кроме смелых цветовых сочетаний, других совпадений не вижу, – после долгого молчания проговорил Филипп.
– Идемте, – промолвила Изабель. – Покажу вам другой источник влияния.
В парадных комнатах Кастель висели четыре работы Альтеи. Еще несколько картин украшали коридор, ведущий в южное крыло замка. Остальные висели в бывшей комнате супругов де Луна. Филипп заметил, что Изабель не сразу решилась зайти туда. Он взял ее за руку. Несмотря на то, что его родители живы, ему порой тоже казалось, что он потерял их в раннем детстве.
После картин Флоры работы Альтеи шокировали Филиппа. Там, где Флора проявляла деликатность, Альтея была предельно откровенна. Образность Флоры Альтея сменила на абстракцию. И все же одного взгляда на полотна этих женщин было достаточно, чтобы понять: на зарождение таланта Изабель, несомненно, повлияли и Флора с ее любовью к радужным краскам, и Альтея, в совершенстве владевшая линией.
– Она была очень одаренная женщина, – тихо произнес он, разглядывая фотографию Мартина и Альтеи на туалетном столике. – И очень красивая.
Не отводя взгляда от фотографии, он обнял Изабель.
– Ты унаследовала самое лучшее от каждого из них, – произнес он. – У тебя красивые родители.
– Ваш отец тоже хорош собой, – раздался голос Флоры.
Филипп убрал руку с Изабель и поставил фотографию на место. Они оба обернулись и увидели на пороге улыбающуюся Флору.
– Ты знаешь отца Филиппа? – удивилась Изабель. Медина тоже был удивлен и встревожен.
– Я знаю Нельсона не один год. С вашей матушкой я не встречалась, но имела сомнительное удовольствие быть знакомой с другими миссис Мединами. – Она переводила лукавый взгляд с Филиппа на Изабель, смотревших на нее с искренним недоумением. – Твой отец тоже хорошо его знал, – кивнула она племяннице.
– Папа?
– Во время экономического спада Мартину понадобилась значительная сумма денег, и он продал кое-что из своей коллекции. Нельсон купил у него две «испано-сюизы» Ротшильда.
– О, это были просто красавицы! – воскликнул Филипп, вспомнив тогдашнее приобретение отца. – К. сожалению, его вторая жена потребовала двухместный автомобиль «Ивонна Ротшильд» в качестве компенсации после развода. Вторая «испано-сюиза», «Энтони Ротшильд Джей-12», находится в огромном ангаре вместе с остальными экспонатами отцовской коллекции.
– Я бы показала вам папин гараж, но сейчас он пуст, – проговорила Изабель.
– После ленча, – отрезала Флора, беря Филиппа под руку и отсылая Изабель предупредить кухарку. Поднимаясь по ступеням лестницы, старуха внезапно остановилась. – Вы приятный человек, Филипп Медина. И вы мне понравились.
– Благодарю. Ваше мнение очень много для меня значит.
– А Изабель значит для меня еще больше.
Филипп кивнул, не найдя что ответить. Флора наверняка считает, что они с Изабель – родственные души, которые в прошлой жизни были вместе. Хотя Филипп и не верил во всю эту оккультную чепуху, но, как ни странно, чувствовал нечто похожее.
– Не торопите события, – промолвила Флора, как будто угадав его тайные мысли. – Ей тоже требуется время.
Настало время прощаться. Расставание в равной степени расстроило и Флору, и гостей. Филипп пообещал навестить старушку, как только ему снова доведется побывать в Барселоне. В течение всего перелета в Пальму и по дороге к Форментору Филипп только и говорил, что о Флоре и Кастель. Впрочем, как только они прибыли на виллу, настал черед Изабель удивляться.
Дом Филиппа подавлял своим великолепием: сторожевая башня, необычные комнаты, обстановка, предметы искусства, картины, стены из стекла, позволявшие любоваться восхитительной панорамой. Филипп отодвинул одну из стеклянных дверей, и Изабель выбежала на террасу, выходившую на залив, чтобы полюбоваться открывавшимся оттуда видом. Однако, очутившись на террасе, она застыла как вкопанная.
Со всех сторон ее окружала синева – бирюзовые воды залива, ярко-голубое небо. У нее закружилась голова. Синий цвет пугал ее. Прислонившись к стене, она испуганно зажмурилась. Но страшные видения так и не возникли, и тогда она осторожно приоткрыла глаза. Вокруг ни жутких бесов, ни искаженных ненавистью лиц. Только яркое мерцание живительного синего цвета. Теперь он не угрожал, а, наоборот, радовал глаз. Изабель решила запечатлеть эти новые для нее ощущения.
Поначалу Филипп ничего не заметил. Он шел впереди, повествуя о строительстве виллы и вдруг почувствовал за спиной пустоту. Он обернулся и увидел, что Изабель потянулась к холщовой сумке на плече, вытащила оттуда блокнот и коробочку с пастелью и принялась переносить на бумагу окружающий пейзаж.
Глядя, как она откликается на картины природы и превращает реальность в художественные образы, Филипп в который уже раз восхитился ее стремлением к самовыражению. Что его удивляло, так это ее способность изолировать себя, не отгораживаясь от окружающего, ее самокритичность и предельная искренность. Он по-хорошему завидовал Изабель.
Передохнув с дороги и переодевшись, они спустя какое-то время встретились в гостиной. На Изабель был ярко-красный брючный костюм. Распущенные волосы, алые губы, на запястьях – серебряные браслеты, в ушах – серебряные кольца. Все в ней так естественно и просто, кроме чувства, которое она пробуждает.
– Еще ни разу не видел вас в цвете, – пошутил Филипп. – И белое, и черное вам к лицу, но в красном вы просто неотразимы. – Он коснулся губами ее щеки, вдохнув с наслаждением слабый аромат пачулей.
За обедом Изабель попросила его рассказать о «Сиско комьюникейшнз». Пока он описывал обширную сеть газет и телеканалов, она мысленно возобновила нескончаемый диалог с самой собой. Тщетно пытаясь заглушить внутренний голос, постоянно сравнивающий Филиппа и Джулиана, она хотела бы сейчас избавиться от мыслей о Рихтере.
Возможно, она вспомнила о нем потому, что Филипп был одет в черное, но выглядел совсем неофициально. В нем не было никакой театральности, он вовсе не стремился выгодно себя подать. А вот Джулиан, напротив, все время играл, даже когда они оставались одни. Его роли – начальник, советчик и, конечно, «отец». Филипп тоже выказывал уверенность, решительность, умел вести дела, но не ждал от нее одобрения, согласия или восторженных отзывов.
После обеда они расположились на террасе. Им подали каталонское десертное вино. Это была божественная ночь! Из скрытых динамиков, обволакивая террасу и устремляясь к заливу, тихо льется нежная музыка. Едва стало прохладнее, как Филипп накинул свой пиджак на плечи Изабель. Она оперлась о перила балкона и подставила лицо свежему ветру. Филипп затаил дыхание.
– Не знаю, что и делать, – наконец промолвил он с обескураживающей прямотой. – Я не привык ощущать себя безоружным.
– Тебе со мной неуютно?
Он рассмеялся и, словно сдаваясь, поднял руки.
– Совсем наоборот. С тобой мне хорошо, спокойно, интересно, тревожно и…
Изабель обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. Он тотчас обнял ее, с силой прижал к себе. Поцелуй становился все жарче, объятия – крепче, но внезапно Изабель отстранилась.
– Ты тоже меня смущаешь, – еле слышно выдохнула она. – Поэтому я иду спать. Прямо сейчас.
